“Одесские рассказы” апофеоз творчества Бабеля
Апофеозом Раскрепощенных сил жизни стали “Одесские рассказы” (1921 – 1923). Бабель всегда романтизировал Одессу. Он видел ее непохожей на другие города, населенной людьми, “предвещающими грядущее”: в одесситах были радость, “задор, легкость и очаровательное – то грустное, то трогательное – чувство жизни”. Жизнь могла быть “хорошей, скверной”, но в любом случае “необыкновенно… интересной”.
Именно такое отношение к жизни Бабель хотел внушить человеку, пережившему революцию и вступившему в мир, полный новых
В реальной Одессе Молдаванкой, вспоминал К. Г. Паустовский, “называлась часть города около товарной железнодорожной станции, где жили две тысячи налетчиков и воров”. В бабе-левской Одессе этот мир перевернут. Окраина города превращена в сцену, театр, где разыгрываются драмы страсти. Все вынесено на улицу: и свадьбы, и семейные ссоры, и смерти, и похороны. Все участвуют в действии, смеются, дерутся, едят, готовят, меняются местами. Если это свадьба, то столы поставлены “во всю
В этом мире “государь император” поставлен ниже уличного “короля” Бени Крика, а официальная жизнь, ее нормы, ее сухие, выморочные законы высмеяны, снижены, уничтожены смехом. Язык героев свободен, он насыщен смыслами, лежащими в подтексте, герои с полуслова, полунамека понимают друг друга, стиль замешан на русско-еврейском, одесском жаргоне, который еще до Бабеля был введен в литературу в начале XX века. Вскоре афоризмы Бабеля разошлись на пословицы и поговорки, они оторвались от своего создателя, обрели самостоятельную жизнь, и уже не одно поколение повторяет: “еще не вечер”, “холоднокровней”, Меня, вы не на работе”, или “у вас в душе осень”. Одесский материал помогает сегодня понять эволюцию Бабеля.
Еще до выхода “Конармии” отдельной книгой началась работа над сценариями: “Беня Крик”, “Блуждающие звезды” (оба – 1925 г.) и др. Умение видеть мир как зрелище, как сцену теперь оказалось дорогой к новому повороту жизни и работы. Но самооценки его строги и бескомпромиссны: “Бездарно, пошло, ужасно”. Так в 1926 году о нем не позволял себе писать никто. В 1926 году Бабель пишет пьесу “Закат”. Ему потом казалось, что короткая театральная жизнь пьесы связана с неудачными постановками, из которых уходила “легкость комедии”. Критика хотела бы видеть в “Закате” то, что было в “Одесских рассказах”: “легкую тонировку” быта, комичность разговорного южного юмора. Получился же, писали критики, “трагический надрыв”. Отчего? Почему? Все терялись в догадках.
Истоки Недоразумения были заложены в изменившемся времени. Смысл пьесы был обнажен в названии “Закат”. Название это было символическим предощущением наступающих перемен. Критика постаралась не заметить мрачных прогнозов писателя. Прочитанная буквально, пьеса трактовалась как тема разрушения старых патриархально-семейных связей и отношений – и только. Но в таком виде она мало кого интересовала. И Бабель был серьезно огорчен.
Талант и слава не принесли ему покоя. Как уже говорилось, над первыми же его рассказами скрестили копья блюстители “казарменного порядка” в литературе: они увидели в “Конармии” клевету на Красную Армию, намеренную дегероизацию истории. Бабель пытался защищаться, объясняя, что создание героической истории Первой Конной не входило в его намерения. Но споры не утихали. В 1928 году “Конармия” вновь была обстреляна с позиций “унтерофицерского марксизма”: возмущенная отповедью М. Горького, взявшего Бабеля под защиту, “Правда” напечатала открытое письмо С. Буденного М. Горькому, где писатель был вновь обвинен в клевете на Первую Конную. Горький не отрекся от Бабеля. Это не означало, что спор окончен. Напряжение вокруг имени Бабеля сохранялось, хотя дела его шли, казалось, даже лучше, чем раньше: в 1930 году “Конармия” была переиздана, разошлась в рекордно короткий срок (чуть ли не в семь дней), и Госиздат приступил к подготовке очередного переиздания.
Но что-то происводило в самом Бабеле: Он замолчал. Кризис настиг его в зените творческой зрелости. Восхищенные статьи критиков его не радовали. Он писал о них: “Читаю, как будто речь идет о мертвом, настолько далеко то, что я пишу сейчас, от того, что я писал прежде”. Имя Бабеля встречалось в печати все реже. Его переписка с издателями (с Вяч. Полонским, например) выдавала его отчаяние. “…От судьбы не уйдешь”,- писал он в 1928 году.
Он пытался пересилить себя: то принимал участие в работе над коллективным романом “Большие пожары” (1927), то публиковал в альманахе “Перевал” (№ 6) свои старые рассказы. Внутренние причины кризиса он связывал не только со своим максимализмом, но и с “ограниченными возможностями выполнения”, как осторожно писал он в частном письме из Парижа в июле 1928 года. “Очень трудно писать на темы, интересующие меня, очень трудно, если хочешь быть честным”,- проговаривался он, далекий от жалости к себе.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)