Гумилев и Ахматова

О личной драме Гумилева не пришло еще время говорить иначе как словами его собственных стихов: мы не знаем всех ее перипетий, и еще жива А. А. Ахматова, не сказавшая о ней в печати ничего. Из отдельных событий в жизни Гумилева в этот предвоенный период – период, о котором много вспоминали его литературные друзья – можно упомянуть его дуэль с Максимилианом Волошиным, связанную с выдуманной Волошиным “Черубиной де Габриак” и ее стихами. Об этой дуэли – вызов произошел в студии художника А. Я. Головина при большом скоплении гостей –

рассказал довольно подробно С. К. Маковский (см. его книгу “На Парнасе Серебряного Века”), а мне о ней рассказывал также бывший свидетелем вызова Б. В. Анреп.

Всему этому был положен конец в июле 1914 года, когда в далеком Сараеве раздался выстрел Гавриила Принципа, а затем всю Европу охватил пожар войны, и с него началась та трагическая эпоха, которую мы переживаем по ею пору. Об этом июле Ахматова писала:

Пахнет гарью. Четыре недели Торф сухой по болотам горит. Даже птицы сегодня не пели, И осина уже не дрожит. Стало солнце немилостью Божьей, Дождик с Пасхи полей не кропил. Приходил одноногий прохожий И один

на дворе говорил: “Сроки страшные близятся. Скоро Станет тесно от свежих могил. Ждите глада, и труса, и мора, И затменья небесных светил. Только нашей земли не разделит На потеху себе супостат: Богородица белый расстелит Над скорбями великими плат”.

Патриотический порыв тогда охватил все русское общество. Но едва ли не единственный среди сколько-нибудь видных русских писателей, Гумилев отозвался на обрушившуюся на страну войну действенно, и почти тотчас же (24- го августа) записался в добровольцы. Он сам, в позднейшей версии уже упоминавшихся “Пятистопных ямбов”, сказал об этом всего лучше:

И в реве человеческой толпы, В гуденьи проезжающих орудий, В немолчном зове боевой трубы Я вдруг услышал песнь моей судьбы И побежал, куда бежали люди, Покорно повторяя: буди, буди. Солдаты громко пели, и слова Невнятны были, сердце их ловило: “Скорей вперед! Могила так могила! Нам ложем будет свежая трава, А пологом – зеленая листва, Союзником – архангельская сила”. Так сладко эта песнь лилась, маня, Что я пошел, и приняли меня И дали мне винтовку и коня, И поле, полное врагов могучих, Гудящих грозно бомб и пуль певучих, И небо в молнийных и рдяных тучах. И счастием душа обожжена С тех самых пор; веселием полна И ясностью, и мудростью, о Боге Со звездами беседует она, Глас Бога слышит в воинской тревоге И Божьими зовет свои дороги.

В нескольких стихотворениях Гумилева о войне, вошедших в сборник “Колчан” (1916) – едва ли не лучших во всей “военной” поэзии в русской литературе :- сказалось не только романтически-патриотическое, но и глубоко религиозное восприятие Гумилевым войны. Говоря в своем уже цитированном некрологе Гумилева об его отношении к войне, А. Я. Левинсон писал: Войну он принял с простотою совершенной, с прямолинейной горячностью. Он был, пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности. Патриотизм его был столь же безоговорочен, как безоблачно было его религиозное исповедание. Я не видел человека, природе которого было бы более чуждо сомнение, как совершенно, редкостно чужд был ему и юмор. Ум его, догматический и упрямый, не ведал никакой двойственности. Н. А. Оцуп в своем предисловии к “Избранному” Гумилева (Париж, 1959) отметил близость военных стихов Гумилева к стихам французского католического поэта Шарля Пеги, который так же религиозно воспринял войну и был убит на фронте в 1914 году.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)

Гумилев и Ахматова