События на финском фронте и их влияние на творчество Твардовского
Месяцы суровой зимы на финском фронте в какой-то мере предварили впечатления Великой Отечественной войны. Там же в снегах Финляндии родился образ героя, прошедшего позднее всю Отечественную, ставшего как бы вторым “я” поэта, – Василия Теркина.
В наше время почти невозможно встретить человека, который не читал или не слышал по радио “Василия Теркина”. Но немногим, должно быть, известно, по каким путям-дорогам пришел к нам этот “знакомый незнакомец” (А. Турков), “русский труженик-солдат”.
Однажды в декабре 1939 года
В создании коллективного произведения о неунывающем удачливом бойце приняли участие
Так появилось в газете “На страже Родины” стихотворение “Вася Теркин” (1940.-5 января). Первоначальный портрет героя позднее претерпел значительные изменения. Тот, карельский (“Вася – не Василий”) имел лишь отдаленное сходство со своим “тезкой”, а участие Твардовского, как и большинства зачинателей, этим и ограничилось. До конца продолжал фельетон лишь один Щербаков.
Успех фельетонного героя, потребность в нем солдат, исконная тяга народа к юмору, шутке-прибаутке, выраженной пусть даже в сказочной форме, натолкнули авторов, несмотря на их снисходительное отношение к своему детищу, на мысль: как бы сохранить на более длительный срок пришедшиеся по душе читателю-красноармейцу рассказы о похождениях неунывающего Васи?
Так появилась на свет книжечка “Вася Теркин на фронте” (Л.: Искусство, 1940) – первый выпуск задуманной серии “Фронтовой библиотеки” газеты “На страже Родины”. До наших дней дошли лишь считанные экземпляры. Даже в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина книжка появилась только в канун 1974 года – в коллекции “Русские поэты XX века” известного литературоведа и страстного любителя поэзии А. К. Тарасенкова.
Все увиденное и пережитое во время финской кампании неизгладимой метой ложится на душу: “…я только тогда смогу вновь в полную меру сердца волноваться всем тем, чем волновался прежде… деревней, природой, землей, людьми и книгами, – когда выпишусь, выскажусь как следует на темы финского похода”.
Тогда, в заснеженной Финляндии, высказаться обо всем наболевшем он не мог, но рабочая тетрадь пополняется записями одна другой трагичнее: “Шли, шли узкой прямой просекой… Наконец, вышли на поляну, большую, открытую, и здесь увидели первых убитых… Налево, головой к лесу, лежал молоденький розовощекий офицер-мальчик… Направо лежал перееханный танком, сплющенный, размеченный на равные части труп. Потом – еще, еще…”.
Лишь в разгар “большой войны жестокой” появятся бессмертные строки о “бойце-парнишке, Что был в сороковом году Убит в Финляндии на льду”. В них – боль, горечь, мука поэта и чувство личной ответственности за все происходящее в мире, чувство, которое пройдет через все военное и послевоенное творчество, – “Я знаю, никакой моей вины… Но все же, все же, все же”.
Вот откуда эти строки, вырвавшиеся летом 1943 года, когда вместе с частями, наступавшими на Смоленском направлении, поэт приближался к родным пепелищам:
Мне жалко той судьбы далекой, Как будто мертвый, одинокий, Как будто это я лежу, Примерзший, маленький, убитый На той войне незнаменитой, Забытый, маленький лежу.
Все это будет спустя годы. А пока, по свежему следу, горячей памяти пережитого на “войне незнаменитой”, вскоре после подписания мирного договора в дневнике (20 апреля 1940 года) появляется запись: “…я все время думал о том, что же я буду писать о походе всерьез. Мне уже представился в каких-то моментах путь героя моей поэмы. …
Вчера вечером или сегодня утром герой нашелся, и сейчас я вижу, что только он мне и нужен, именно он. Вася Теркин! Он подобен фольклорному образу. Он – дело проверенное. Необходимо только поднять его, поднять незаметно, по существу, а по форме почти то же, что он был на страницах “На страже Родины”. Нет, и по форме, вероятно, будет не то”.
И тут же замечает, что вряд ли кому-то из тех, кто подписывал картинки и сочинял фельетоны про Васю Теркина, придет в голову, что к этому образу можно обратиться всерьез.
В первую годовщину Великой Отечественной войны, 22 июня 1942 года, выступая на Военной комиссии Союза писателей СССР с творческим отчетом, Твардовский признался, что долгое время скрывал название своего нового произведения (” Василий Теркин “), так как при упоминании этого имени возникает представление о легком таком герое из фельетонного раздела “На страже Родины”.
В дневниковых записях поэта за 1940 год читаем: “…Уже иной раз выскакивают строчки.
Стал в сторонку, Изловчился, В ту воронку, Помочился. Это Вася на передовой, когда ребята приуныли под обстрелом минометов. Одна разорвалась совсем близко” (2 мая 1940 г.). И далее: “Отступление лирическое Лучше нет воды холодной…”
Обращаясь к первоначальному, нарочито упрощенному образу героя, поэт опирается не столько на традицию, сколько на его популярность, одновременно понимая, что новое произведение должно стать конкретным воспроизведением жизни, воссозданием реальной ситуации, так чтобы читатель ощущал себя очевидцем и участником описываемых событий той войны, которая стала для Твардовского не только первой войной, но и первой его встречей с людьми армии.
По заданию Политического управления РККА вместе с Василием Гроссманом едет в Выборг для сбора материала по истории 90-й дивизии. Все это не без мысли о главном замысле: в рукописи истории этой дивизии, со слов участников одной операции, изложен был эпизод, по материалам которого написана одна из глав будущего “Теркина”, а также один из вариантов главы “Переправа”. Однако все это было лишь подступом к теме, хотя работа шла, шла непрестанно.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)