Поведение Чичикова в обществе чиновников в романе “Мертвые души”

Гоголь пишет о посещении Чичиковым городского общества чиновников: “О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, – он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о билиартной игре – и в билиартной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо,

даже со слезами да глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках – и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником, и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умея хорошо держать себя.

Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует”. Очень мило и деликатно ведет себя Чичиков и: за карточным столом;. За игрой он спорит, но “чрезвычайно искусно”, “приятно”. “Никогда он не говорил: “вы пошли”, но “(вы изволили пойти, я имел честь покрыть вашу двойку” и т. д.

О себе Чичиков рассказывает

мало, принимал несколько книжные обороты: “Что он незначащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать, наконец, место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам”. Давая о себе эту краткую, но столь выспреннюю характеристику, вложенную в несколько готовых формул, Чичиков иногда добавляет к ним еще слова об уподоблении своей судьбы барке среди волн (у Манилова), тем самым стараясь вызвать у слушателя к себе еще большее сочувствие.

Более подробно совокупность образов: которыми характеризует Чичиков “поприще службы своей”, излагается у генерала Бетрищева (во втором томе). Вообще же во втором томе аи короче и иначе говорит о себе, подчеркивая, главным! образом, цель своих поездок. Он говорит: “Видеть свет, коловращение людей -“то что ни говори, есть как бы живая книга, вторая наука”. Эти слова по существу без изменения, как выученную формулу, повторяет он Платонову, Костанжогло, брату Платонова Василию.

С чиновничьих лет сохранилась в Чичикове, видимо, манера в приподнято-официальном тоне представиться, рекомендоваться некоторым особам, у которых наблюдается стремление к показной, внешней культурности;. Так, когда Манилов приглашает Чичикова заехать в свою усадьбу, он тут же отвечает, что “почтет за священнейший долг”. Приехав к генералу Бетрищеву, Чичиков представляется так:

“Питая уважение к доблестям мужей, спасавших отечество на бранном поле, счел долгом представиться лично вашему превосходительству”. Так в речи Чичикова выступает лоск, который старается он наложить на себя. Но стоит только прислушаться к его объяснениям с Селифаном, как уже улетучивается весь этот внешний лоск речи и слышатся хорошо знакомые в крепостнической России бранные слова и распекания: “что, мошенник, по какой ты дороге едешь?”; “ты пьяа, как сапожник”; “вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать”.

Чичиков: “Чрезвычайно приятный”. Чичиков сразу попадает в топ Манилову и в разговоре о дружбе (недаром он может поддержать в беседе любую тему!).

Стоило только Манилову завести разговор о хорошем соседстве, о таком человеке, с которым можно было бы “.поговорить о любезности, о хорошем обращении^ и проч., как Чичиков сразу же подхватывает эту мысль своеобразной пословицей: “Не имей денег, имей хороших людей для обращения”.

Манилов в экстазе своей любезности договорился до того, что с радостью отдал бы половину своего состояния, чтобы иметь часть достоинств своего гостя. Чичиков сейчас старается его перещеголять: “Напротив, я бы почел с своей стороны, за величайшее…”. Неизвестно, каким комплиментом хотел перекрыть Чичиков учтивого хозяина в этом своеобразном словесном состязании, но важно отметить одно: Чичиков ни в коем случае не желает уступить пальму первенства Манилову.

Чичиков любезен, даже “ежен с детьми Манилова: “какие миленькие дети”, “миленькие малютки”, “мои крошки”, – так называет Он их. “Умница, душенька”, – хвалит он Фемистоклюва (эпитет, присущий Манилову: так он! зовет свою жену).

В тон Манилову он то и дело произносит “позвольте”, часто повторяет типичный для Манилова эпитет “приятный” (“приятный разговор”, “приятная комнатка”). В тон же Манилову он испытывает внезапный порыв к “сердечным излияниям” и произносит “не без чувства и выражения” трогательные слова о своей злополучной судьбе, называя себя “человеком без племени и роду”. “Да и действительно, чего не потерпел я? как барка какая-нибудь среди свирепых волн… Каких гонений, каких преследований не испытал, какого горя не вкусил, а за что?”

И так же, совсем по-маниловски, в духе сентиментальных излияний обращает он свой последние слова к хозяйке: “Сударыня! Здесь (положил руку на сердце) пребудет приятность времени, проведенного с вами! и поверьте, не было бы для меня большего блаженства, как жить с вами, если не в одном доме, то, по крайней мере, в самом ближайшем соседстве”.

“О! это была бы райская жизнь”, – подытоживает своп мысли и чувства Чичиков. Это – тачная копия маниловских мечтаний. И только когда Чичиков пытается изложить непрактичному Манилову свою просьбу о мертвых душах, он меняет тон и придает своей речи официально-казенный оттенок: “Я полагаю приобрести мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии, как живые”. Или: “Итак, я желал бы знать, можете ли вы мне таковых, не живых в действительности, но, живых относительно законной формы, передать, уступить, или как вам заблагорассудится лучше?”. “Обязанность для меня дело священное, закон – я немею перед законом”.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)

Поведение Чичикова в обществе чиновников в романе “Мертвые души”