Портретные описания образов в поэме “Мертвые души”

Великое мастерство Гоголя-реалиста сказалось в поэме в создании им галереи бессмертных образов помещиков, ярко индивидуализированных. Эта индивидуализация достигается многообразными приемами. Прежде всего среди этих приемов следует отметить подбор метких слов (прилагательных, существительных, глаголов, наречий), определяющих ту или другую сторону характера выведенного действующего лица.

Вот, например, Манилов. Уже при первом упоминании о нем в 1-й главе автор наделяет его следующими эпитетами: “весьма обходительный и учтивый”.

Во 2-й главе, посвященной Манилову, автор подробнее характеризует именно эту сторону личности Манилова, и это выражается в эпитетах: “черты лица его были не лишены приятности”; “в приемах и оборотах его было что-то заискивающее знакомства”; “он улыбался заманчиво” (сравни: Манилов, Маниловка, не многих могла заманить); “глаза его делались чрезвычайно сладкими, и лицо принимало довольное выражение”; “выражение не только сладкое, но даже приторное”.

В 7-й главе, где вновь встречается Чичиков с Маниловым в городе, подчеркиваются те же качества: “в оборотах самых тонких и приятных он рассказал

далее”; “присовокупляя с приятною улыбкою”.

К Ноздреву применяется ряд эпитетов, раскрывающих понятие “разбитной малый”: открытое, прямое, удалое; охотник погулять, исторический человек, многосторонний человек, т. е. на все руки; у него неугомонная юркость и бойкость характера.

Собакевич, наоборот, с первого же появления рекомендуется: “неуклюжий”, и это качество подчеркивается и расширяется эпитетами, характеризующими не только его лично, но и его хозяйство. Собакевич похож на “средней величины медведя” (зовут Ми-хайлом). Неуклюжесть его натуры зафиксирована в тех глаголах, которыми отмечается процесс его “отделки”: “рубила со всего плеча”, “хватила”, “ковырнула”, “не обскобливши, пустила на свет”. У него “крепкий и на диво сточенный образ”, он “не ладно скроен, да крепко сшит”.

Эта неуклюжесть, крепость и громоздкость хозяина дополняется и окружающими предметами и находит фиксацию прежде всего в соответствующих определениях. Решетка двора крепкая и непомерно толстая, говорящая о том, что хозяин хлопотал о “прочности”. На домашние пристройки (конюшни, сарай, кухни) употреблены “полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние”. В деревне все “пригнано плотно”, все “было упористо, без пошатни, в каком-то крепком и неуклюжем порядке”. Греческие герои на картинах в гостиной были крепкие, “с толстыми ляжками, неслыханными усами”. Хозяин, сам “человек здоровый и крепкий”, “хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые”.

В комнате и другие вещи такого же свойства: все было “прочно неуклюже в высочайшей степени”; ореховое бюро – “на пренелепых четырех ногах: совершенный медведь”. Стол, кресла, стулья – “все было самого тяжелого и беспокойного свойства” (сравни: и хозяин, наступая на ноги, спрашивает: “Не побеспокоил ли я вас?”).

Образ Плюшкина, превратившегося в “прореху на человечестве”, является воплощением полнейшего застоя и загнивания, крайней “ветхости” и заплесневели ели, и в характеристике предметов, связанных с ним, Гоголь запечатлел эти качества. Ветхость на всех строениях; “бревно на избах было темно и старо”, крыши “сквозили, как решето”; балкончики “покосились и почернели”; клади хлеба – “застоявшиеся”; церковь “испятнанная, истрескавшаяся”; городьба “изломанная”; замок глядел “дряхлым инвалидом”; два бельведера “пошатнувшиеся”, стены дома “ощелива-ли… нагую… решетку”; сад “старый”, “заросший ш заглохлый”, в “опустении” с целым рядом раскрывающих эти качества деталей; “плесень уже покрыла ветхое дерево на ограде и воротах”, толпа строений “ветшавших”; все глядело “пасмурно”, это – “вымершее место”. В комнате – сломанный стул, часы с остановившимся маятником, пожелтевший гравюр, почерневшая картина и т. д.

Своеобразным приемом в обрисовке портрета действующих лиц является повторение той или иной внешней черты, что, совершенно естественно, находит выражение в словах.

Так, например, в образе Манилова, при первом же знакомстве, подчеркивается, что у него “глаза сладкие, как сахар” и что он их щурил всякий раз, когда смеялся. Во 2-й главе, где в основном раскрывается образ Манилова, Гоголь вновь останавливается на его портрете и замечает: “В эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару”. Когда Чичиков чрезвычайно лестно отозвался о губернаторе, Манилов поддержал его в этой оценке и “от удовольствия почти совсем зажмурил глаза, как кот, у которого слегка пощекотали за ушами пальцем”.

При встрече Манилова с Чичиковым: в городе, перед совершением купчей, “у Манилова от радости остались только нос да губы на лице, глаза совершенно исчезли”. Наконец, когда весь город был встревожен покупкой Чичикова и чиновники обратились к Манилову, он отозвался о Павле Ивановиче в самых лестных выражениях, “присовокупив несколько мыслей насчет дружбы и симпатии уже с зажмуренными глазами”.

Настойчивое повторение типичных для данного характера внешних черт портрета бросается в глаза и в образе Собакевича.

В 1-й главе Собакевич характеризуется как человек “неуклюжий на взгляд”. Это качество подчеркивается и углубляется в 5-й главе. Собакевич похож “на средней величины медведя”. Гоголь упорно обыгрывает это слово: фрак медвежьего цвета; Чичиков определяет Собакевича: “медведь, совершенный медведь”. Звали его – Михаилом Семеновичем. “Родился ли ты уж так медведем или омедведила тебя захолустная жизнь”, – высказывает о нем свое заключение словами Чичикова Гоголь. Собакевич в своей ловкости сопоставляется с медведем, “который уже побывал в руках, умеет и перевертываться и делать разные штуки на вопросы: “А покажи, Миша, как бабы парятся?” или: “А как, Миша, малые ребята горох крадут?”

Неуклюжесть Собакевича раскрывается многообразно: через процесс “отделки” его лица “натурой”; через портретные детали, данные приемом сравнения: спина широкая, “как у вятских приземистых лошадей”, ноги, “походившие на чугунные тумбы, которые ставят на тротуарах”, обутые в сапоги “исполинского размера”; через манеру держаться: держал он свой “образ” “более вниз, чем вверх”; “шеей не ворочал вовсе, и в силу такого неповорота, редко глядел” на собеседника. Когда Чичиков приступил к изложению своего дела, Гоголь отмечает позу Собакевича: он “слегка пригнул голову”; во время изложения Чичиковым своего дела Гоголь внимательно следит за повой Собакевича и отмечает: Собакевич все слушал, “наклонивши голову” (два раза), “нагнувши голову”.

В портрете Плюшкина бросается в глаза прежде всего подбородок, выступающий очень далеко вперед, так что “он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать”. Этот подбородок с нижней частью щеки походил “на скребницу из железной проволоки”. Далее в портрете отмечаются маленькие глаза, которые пристально всех оглядывают, все высматривают, глаза, не потухнувшие и бегавшие, как мыши, из-под высоко выросших бровей. Особенно настойчиво подчеркиваются его губы “пробормотал сквозь губы” (зубов у него не было); “стал жевать губами”; “опять стал кушать губами”; “остановился, пожевал губами” и дрожащие руки, как у подлинного скряги (“руки его задрожали, как, ртуть”; деньги от Чичикова он принял “в обе руки и понес их к бюро с такою же осторожностью, как будто бы нес какую-нибудь „. жидкость, ежеминутно боясь расхлестать ее”).


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)

Портретные описания образов в поэме “Мертвые души”