Поэзия В. Стуса в контексте мировой литературы
Василий Стус пришел в литературу в конце 50-х – в начале 60-х годов, когда изменения в жизни страны, связанные с изобличением культа Сталина, привели к взрывным изменениям в искусстве, литературе и прежде всего, в поэзии как роде литературы, во-первых, наиболее мобильном, а во-вторых, наиболее чутком, который, словно обнаженный нерв, сразу же болезненно реагирует на изменения, которые происходят в жизни. Изменения эти прошли двумя направлениями. Возросшее внимание к жизни, внутреннему миру человека работы, не как бездумного и бездушного “винтика”,
Это полнее всего ощущалось в произведениях В. Симоненко (“Ты знаешь, что ты – человек?”, “Дед умер”, “Баба Онися”, “Печь”, “Дума о счастье”), И. Драча, Лины Костенко и др. И второе направление – эстетичное освоение изменений, которые принесла в жизнь научно-техническая революция: развитие космонавтики, атомной физики, генетики и др. Они определили и тематику творчества многих поэтов, дали материал для конструирования художественных образов. Об этом можно судить уже из названий сборников
Вообще поэзия тех лет характеризуется слиянием образного, эстетичного и рационального начал. В. Стус особенностью своего таланта, подхода к эстетичному воспроизведению действительности входит в плеяду шестидесятников, хотя, конечно, его творчество несет лишь ему присущие черты и качества, которые отличают его от современников. Но, как говорит о Стусе М. Жулинский, “в целом творчество художника нужно рассматривать на историческом фоне отображенной им реальности, в системе его поэтики и в художественном контексте творчества Василия Симоненко и Лины Костенко, Николая Винграновского и Ивана Драча”. Жанр лирической медитации обусловлен присущей Стусу особенностью поэтического дара – счастливого объединения эмоциональной силы лирических переживаний с глубоким интеллектуализмом, философским осмыслением конкретных реалий жизни. Вот один из сравнительно ранних стихов “Возле горного костра” (1963). Такая, кажется, земная обеспокоенность обычным бытовым вопросом:
Кто зажжет тебя, костер, в черный день? В черную ночь?
Сразу же переходит в плоскость вечной проблемы поиска цели в жизни и путей к нему, и завершается глубиной обобщающей мысли об общечеловеческой сущности жизни с воистину гетевской глобальностью и сложностью понятий: Как взорваться, чтобы гореть?… Как быть?…Как жить?”. “Как жить…” Ведь это, собственно, философская основа тех вопросов, над которыми веками мучается человечество, ищет на него ответ. Здесь Стус лишь ставит вопросы. А во многих поэмах и отвечает на них. Вспомним “Как хорошо то, что смерти не боюсь я”, “В этом поле, синем, как лен”, сжато остановимся на поэзиях разных времен – “Молодой Гете”, “Не могу я без улыбки Ивана”, цикла “Костомаров в Саратове”, “Господи, гнева пречистого”. В последнем стихотворении слышится готовность к страстному пути, к добровольным страданиям за людей, вера в то, что он имеет для них силы: “Где не буду стоять – выстою”. Здесь – отголосок библейских образов и мотивов. “Это поэзия философская, причем ее философичность проявляется не на уровне цитирования или толкования тех или иных положений… Это свое, выстраданное поэтом, осмысление основных основ бытия человека, раздумья над его местом в природе и обществе, над его моральным самоопределением в таком непростом и несовершенном современном мире”.
Основным средством образности, поэтического воспроизведения мира, передачи собственных чувств, мыслей переживаний в поэзии В. Стуса является метафоризация. Об этом неоднократно говорили исследователи его творчества. Г. Ильницкий целиком справедливо считает, что способность поднять конкретное наблюдение до уровня глобальной метафоры-символа – характерная особенность поэтики Василия Стуса. В самом деле, рассмотрим начало поэзии “За летописью Очевидца” – образ солнца, которое смотрит на землю, служит ключом для понимания идейно-художественной сущности всего произведения. Так же и образ сломанной ветки вечера (“Качается вечера сломанная ветвь”), метафорический образ красной тени калины на черных водах (“Яровой, душа, яровой, а не рыдай”). Язык поэзии В. Стуса отмечается богатством, оригинальностью, смелым обращением с упроченными нормами. Поэт часто прибегает к словообразованию, неологизмам, деформирует слова, но с тонким чувством такта, меры, так, что новообразования помогают глубже раскрывать замысел поэта, привнести в содержание новые нюансы.
Вот несколько неологизмов Из его поэзий: наверх, на низ, на жизнь, на кончину. Тяжело объяснить принципы создания этих слов, приставка на, непривычный здесь, словно предоставляет какой-то скрытой динамики обычным словам верх, низ, жизнь, кончина. У Стуса множество подобных слов. Едва ли они войдут в активный запас нашего языка, нашей поэзии. Тем не менее, в контексте произведений Стуса они воспринимаются как что-то закономерное, оправданное, делают более выразительной мысль, делают ее ярче, более четкой. Новаторские подходы В. Стуса к образосозданию, ориентация на психологизм, обращение к подсознательному, философская глубина и интеллектуализм поэзии выводят ее на просторы вершинных мировых достижений. Он известен как одаренный переводчик произведений выдающихся мастеров художественного слова, близких ему образной сутью, направленностью, глубиной мысли. Это – И. В. Гете, Р. Г. Рильке, который, наверное, более всего импонировал ему как поэт, Г. Лорка, а также М. Цветаева, белорус Г. Богданович и другие близкие Стусу внутренним миром и поэтическим порядком художники. При этом он остается глубоко национальным поэтом.
И речь идет не об использовании отдельных традиционных образов или подходов к воспроизведению реалий народной жизни. Он сумел ощутить и отобразить мир своего народа, нации в сложных исторических перепадах прошлого и современности, увидеть те изменения, которые произошли со времен Шевченко. Не случайно ныне говорят об украинской литературе – от Шевченко до Стуса. Сейчас поэзия В. Стуса прочно вошла в литературную жизнь Украины, а в жизнь диаспоры даже значительно раньше. Произведения его переведены на английский, немецкий; русской и другие языки мира.