Революция в произведениях Б. Пильняка
Пильняк определил предпосылки революции и ее роль в истории России. Писатель подчеркивает ее высшее предназначение – вернуть страну к своим истокам, возвести ее на новую ступень исторического развития. Все последующие произведения призваны проанализировать революцию во всех ее проявлениях и спрогнозировать пути развития России. Революция появляется как нечто неопределенное, смутное. В повести “При дверях” впервые для изображения революционных событий используется образ метели: “А вечером звонил кто-то по телефону и сказал,
Метель – излюбленный символ для изображения революции у Пильняка. Он позволяет не только избежать автору четких трактовок и раз и навсегда определенной позиции в оценке исторических событий, но и выстраивает произведение Б. Пильняка в определенной традиции русской литературы. Идет она от Пушкина: вождь мужицкого бунта как бы материализуется из бурана в ” Капитанской дочке “. Описание метели здесь буквально соответствует тому, которое дано в стихотворении ” Бесы “.
Основной мотив в этом описании – занесенные дороги, невозможность определить
Все эти идеи даны не в форме абстрактных рассуждений, а воплощены в пространственно – временной организации произведения, в самостоятельных, сюжетных линиях, мотивах и образах. Конкретно-исторические категории соотносятся с обобщенно – философскими (проходящая минута – и вечность, настоящая – и будущее, жизнь – и смерть), что позволяет рассмотреть события революции в широком философском контексте. Этот синтез историософии, философии и традиционно эпического изображения революции определил и поэтику “Голого года” – Автор отказывается от привычной романной традиции: “Этой зимой я написал уже роман “Голый год”, – сообщал Б. Пильняк И. И Белоусову. – У меня роятся какие – то странные образы и ощущения. Писать так, как писал Чехов, Бунин, Ценский, нельзя…”.
Складывается орнаментальная проза Б. Пильняка, навсегда причислившая его к русскому авангарду, импрессионизму. “Революцию взять сюжетом почти невозможно в эпоху течения ее”, – скажет А. Белый. Произведения Б. Пильняка свободны от единого сюжета, в них нет традиционных романных характеров. Они строятся на “склейке” разнородных в тематическом и стилевом отношении “кусков”. Но именно эта форма позволила показать не только рушившийся мир, но и выявить исторические и философские законы жизни. История по-прежнему рисуется через метафору, получает свое развитие образ метели. Автор стремится выразить надиндивидуальную ритмику эпохи: “Каждому – его глазами, его инструментовка и его месяц.
С самого начала на уровень семантики текста выносятся два основных мотива, включающих в себя контрапункт времени – вечности, заявленный уже в эпиграфе к “Вступлению” (“… и тогда, когда будущее молчит о судьбине нашей, всякая проходящая минута вечностью начинаться может”) и контрапункт Ордынин – город – Китай – город, соответственно тематизирующий противо – и сопоставление двух одинаково – стихийных, иррациональных начал – исконно русского и восточного, которое сопутствует русскому как его бессознательное. Тема Ордынин – город подхватывает образные доминанты заглавной мотивной линии рассказа “Проселки”, а следовательно, и саму идею национальной самобытности, исконности: ” Земли же ордынские – суходолы, долы, озера, леса, перелески, болота, поля, пылкое небо – проселки”. Тема Китай – города, ориентированная повторами словообразов с семантикой “отсутствия” (“безлюдье” и “безмолвье”, “без котелка”, “вместо глаз”), выносит идею загадочной, скрытой в глубинах бессознательного восточной стихии: “… в ноябре в Канавине, в снегу, из заколоченных рядов, из забытых палаток, из безлюдья – смотрит солдатскими пуговицами вместо глаз – тот: ночной московский и за Великой Каменной стеной сокрытый: Китай. Безмолвие. Неразгадка. Без котелка. Солдатские пуговицы вместо глаз”.
Оба контрапункта связаны друг с другом и сопровождаются образами сплетающимися между собой. Один из них – образ кругового движения, закон природы и истории: “А над городом подымалось солнце, всегда прекрасное, всегда необыкновенное. Над землею, над городом, проходили весны, осени и зимы всегда прекрасные, всегда необыкновенные”. Образ кругового движения в главе I “Изложение” трансформируется в мотиве знойного марева, сна наяву, колокольного звона: “В городе, городское, по-городскому. Древний город мертв. Городу тысяча лет. Знойное небо льет знойное марево, и вечером долго будут желтые сумерки. Знойное небо залито голубым и бездонным, церковки, монастырские переходы, дома, земля – горят. Сон наяву. В пустынной тишине, бьют стеклянным звоном колокола в соборе: – дон, дон, дон – каждые пять минут. Этими днями – сны наяву”.
Мотив метели, следовательно, получает дополнительные тематические обертоны и дает росток новому лейтмотиву: “Россия. Революция. Метель”. Этот мотив приобретает статус межтекстуального рефрена и свяжет не только фрагменты одного текста, но и целые произведения (“Голый год”, “Иван – да – Марья”, “Метель”, “Третья столица”, “Повесть о черном хлебе”, Машины и волки”), создавая единое пространство метатекста. Исправляя “ошибку” Петра, возвращая Россию к ее национальным истокам, революция открывает новые пути, которые должны возвысить Россию над миром.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)