Анализ поэзии О. Мандельштама
Искренне, не без мучительных эмоций писал О. Мандельштам. Его лирический герой остро переживает внутреннюю, душевную неуютность. В таком настроении причудливые подозрения вдруг обретают вещный облик, часто пугающий, поскольку болезненные изломы сообщаются даже природе:
Что если над медной лавкою, Мерцающая всегда, Мне в сердце длинной булавкою Опустится вдруг звезда?
Иногда мрачная мысль выразительно воплощена в деталях безрадостного пейзажа:
Я вижу месяц бездыханный И небо мертвенней холста; Твой мир, болезненный и странный,
МертвенностИ, странности, опустошенности – всем этим болезненным состояниям души – Мандельштам находил точное соответствие, зорко найденное в объективной реальности. Противоположного поиска нет. Конечно, не потому, что поэт не видел ликующих картин. Просто они не вызывали сопереживания: самоощущение лирического субъекта оказалось болезненным. А если и появлялись малые признаки иного самоопределения, то ассоциировалось оно с ненатуральными, искусственными (не обладающими подлинной силой) красками и венчалось снова спадом:
Я блуждал в игрушечной чаще И открыл лазоревый грот…
Мандельштам тяготел к литературным, музыкальным, театральным реминисценциям. Тоже неслучайно. В искусстве изыскивалась возможность приобщения к ценностям. И здесь многое останавливало на себе авторский взгляд. Но и только. Чужое не впечатляло. Об этом сказано сразу: “Ни о чем не нужно говорить, ничему не следует учить” – “темная звериная душа и печальна так и хороша”. Речь не об отрицании культуры, а о разрыве с ней неудовлетворенного, ищущего “я”. Лишь обычное течение жизни успокаивает:
В спокойных пригородах снег Сгребают дворники лопатами. Я с мужиками бородатыми Иду, прохожий человек.
Мандельштам владел тонким мастерством создания тревожной, даже катастрофической атмосферы. Из внешне будто обыденных реалий складывается страшный, “перевернутый” мир, когда “на веки чуткие спустился потолок”, “мерцают в зеркале подушки, чуть белея. И в круглом омуте кровать отражена”. Мучительна, видимо, для поэта способность смотреть на текущую жизнь глазами боли и тоски. Но он мужествен. Может быть, потому, что всегда находит действенное средство для “заклинания” диссонансов. Мандельштам имел право воскликнуть: “Я научился вам, блаженные слова!” Его образ действует магически: “морской воды тяжелый изумруд”, “ночью долгой Мы смесь бессолнечную пьем”… Слово спасает, охраняет:
Мне не надо пропуска ночного, Часовых я не боюсь За блаженное, бессмысленное слово Я в ночи январской помолюсь.
А как же жизнестроение? Где открытие акмеистами зримой красоты, предсказанное С. Городецким? Открытия были: преображение мук “нелюбви”, “невстречи” в полет птицы-песни у Ахматовой. Поэзия “дальних странствий”, мечты сделать “скудную землю” – “звездою, огнем пронизанной насквозь” – у Гумилева. Ощущение “глаза, лишенного век” – для бесконечных поисков земных мощи и красоты – у Волошина. Мандельштам донес свое, печальное – изжитость прежних упований, обманчивость светлых лучей; строительству предпослал разрушение. И сделал это впечатляюще.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)