Смех сквозь слезы в “Истории одного города”
В “Истории одного города” М. Е. Салтыков-Щедрин поднялся до правительственных верхов: в центре этого произведения – сатирическое изображение взаимоотношений народа и власти, глуповцев и их градоначальников. Автор убежден, что бюрократическая власть является следствием “несовершеннолетия”, гражданской незрелости народа. В книге сатирически освещается история вымышленного города Глупова, указываются даже точные даты: 1731-1826 годы.
В фантастических событиях и героях щедринской книги можно увидеть отзвуки реальных исторических
Писатель стремится придать героям и событиям “Истории одного города”
Литературовед Д. Николаев так объясняет все эти противоречия:
“В “Истории одного города”, как это уже видно из названия книги, мы встречаемся с одним городом, с одним образом. Но это такой образ, который вобрал в себя признаки сразу всех городов. И не только городов, но и сел, и деревень. Мало того, в нем нашли воплощение характерные черты всего самодержавного государства, всей страны”.
При написании “Истории одного города” Салтыков-Щедрин использовал свой богатый, разносторонний опыт государственной службы и труды’крупнейших русских историков – от Карамзина и Татищева до Костомарова и Соловьева. Композиция романа – пародия на официальную историческую монографию типа “Истории государства Российского” Карамзина. В первой части книги Салтыкова-Щедрина дан общий очерк глуповской истории, во второй – описание жизни и деятельности самых выдающихся глуповских градоначальников, именно так были построены труды многих современных писателю историков: они писали историю “по царям”. У пародии Салтыкова-Щедрина – очень драматический смысл: глуповскую историю не напишешь по-другому, вся история Глупова сводится к смене самодурских властей, простой же народ остается безгласным и пассивно-покорным воле любых градоначальников.
Государство города Глупова началось с грозного окрика градоначальника: “Запорю!” Искусство управления жителями Глупова состоит в разнообразии форм этого сечения: одни градоначальники секут глуповцев без всяких объяснений – ” абсолютно “, другие объясняют порку “требованиями цивилизации”, третьи добиваются, чтобы обыватели сами хотели быть избитыми. У глуповского народа изменяются только формы покорности: обыватели могут трепетать бессознательно, потом – с сознанием собственной пользы и затем возвышаются до трепета, наполненного доверием к властям. В образах градоначальников, кратких характеристиках глуповских государственных людей – сатирический образ самых устойчивых отрицательных черт русской истории. Василиск Бородавкин всюду насаждал горчицу и персидскую ромашку, с чем и вошел в глуповскую историю. Онуфрий Негодяев размостил вымощенные его предшественниками улицы и из добытого кдмня выстроил себе множество памятников.
Перехват-Залихватский сжег гимназию и упразднил науки. Градоначальники в захлеб сочиняли уставы ициркуляры, бюрократически регламентируя жизнь простых обывателей вплоть до мелочей в “Уставо добропорядочном пирогов печении”.
Глупов – это особый порядок вещей, составным элементом которого является не только администрация, но и народ. В книге дается беспримерная сатирическая картина самых слабых сторон народного миросозерцания. Писатель показывает, что народная масса в своей основе политически наивна, что ей свойственно неиссякаемое терпение, слепая вера в начальство, в верховную власть.
В сатирическом свете предстает “история глуповского либерализма” – свободомыслия – в рассказах об Ионке Козыре, Ивашке Фарафонтьеве, Алешке Беспятове. Прекраснодушная мечтательность и полная практическая беспомощность – вот характерные признаки глуповских свободолюбцев, судьбы которых трагичны. Глуповцы сочувствовали своим заступникам, но в их сочувствии сквозит политическая наивность: “Небось, Евсеич, небось! – провожают они в острог правдолюбца. – С правдой тебе везде жить будет хорошо!” “С этой минуты исчез старый Евсеич, как будто его на свете не было, исчез без остатка, как умеют исчезать только “старатели” русской земли”.
Картины народной жизни Салтыков-Щедрин освещает в иной тональности, чем картины жизни градоначальников. Смех сатирика становится Горьким, презрение сменяется тайным сочувствием. Опираясь на “почву народную”, писатель строго соблюдает границы той сатиры, которую сам народ создавал на себя, широко использует фольклор. После выхода в свет “Истории одного города” критики стали упрекать автора в искажении жизни, отступлении от реализма, но эти упреки были несостоятельны.
Гротеск и сатирическая фантастика у Салтыкова-Щедрина не искажают действительности, а доводят до парадокса те качества, которые таил в себе бюрократический режим. Художественное преувеличение действует, как увеличительное стекло: тайное делает явным, скрытую от невооруженного глаза суть вещей обнажает, реально существующее зло увеличивает. С помощью фантастики и гротеска писатель часто ставит точный диагноз социальным болезням, существующим в зародыше и еще не показавшим всех своих возможностей и “готовностей”. Доводя эти “готовности” до логического конца, до размеров общественной эпидемии, сатирик выступает в роли провидца, вступает в область предвидений и предчувствий.
У беспощадного и жестокого сатирического смеха Салтыкова-Щедрина – великий очистительный смысл. Надолго опережая свое время, сатирик обнажал полную несостоятельность существовавшего в России полицейско-бюрократического режима. Л. Толстой писал о современной ему общественной системе: “Я умру, может быть, пока она не будет еще разрушена, но она будет разрушена, потому что она уже разрушена на главную половину в сознании людей”.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)