Шатов – центральный персонаж романа Ф. М. Достоевского “Бесы”
С образом Ивана Павловича Ш., двадцатисемилетнего конторского служащего, раскаявшегося нигилиста, ассоциирован И. И. Иванов, убитый в ноябре 1869 года Нечаевым и его группой по политическим мотивам и согласно принципам “Катехизиса революционера”. Своеобразное художественное преломление в образе Ш. получили некоторые факты биографии фурьериста и петрашевца, затем “раскаявшегося нигилиста” Н. Я. Данилевского (1822-1885), а также самого Достоевского.
“Это было одно из тех идеальных русских существ, – сказано о Ш. в романе, – которых
Ш. родился крепостным В. П. Ставрогиной, был учеником Степана Трофимовича
На прямой вопрос Ставрогина: “Веруете вы сами в Бога или нет” – Ш. отвечает: “Я верую в Россию, я верую в ее православие… Я верую в тело Христово… Я верую, что новое пришествие совершится в России… Я… я буду веровать в Бога”. По мнению К. В. Мочульского, идейное раздвоение Ш. превращается в личную трагедию. ” Достоевский делает его провозвестником своего религиозно-национального credo и вводит в его историю большой автобиографический материал”. По словам С. Н. Булгакова, “Ш. в известном смысле тоже есть одно из реальных отображений Ставрогина, его вампирных двойников, которых он напустил кругом себя и которые присасывались к сердцу и пили кровь своих пленников. …Если присмотреться ближе, то все пламенные утверждения Ш., как будто содержащие истинные, а в некотором роде даже аксиоматические положения, страдают, однако, религиозной двусмысленностью…
Ш. загорелся религиозной идеей национальности в такое время, когда он еще не имел веры в Бога, хотя и страстно хотел ее иметь; в народ-богоносец он поверил раньше, чем поверил в Бога, и этот призрак, за которым он погнался, и эта мечта, на которую он затратил хотя и несложные и небогатые, но сосредоточенные силы своего духа, исказили его духовную личность. Он тоже сделался жертвой провокации и обмана – неверующий проповедник идеи народа-богоносца… Делая столь чрезмерное ударение на идее особности, национальности религии, Ш. впадает в явный конфликт с христианством, проповедь которого обращена ко всем языкам…
В Ш. нарушено религиозное равновесие…” В. П. Полонский, комментируя диспуты Ш. и Ставрогина, считал их выражением острого религиозного сомнения и неверия Достоевского: “Ставрогин и Ш., две стороны его собственной души, раздвоенной и сомневающейся, неверующей и верующей одновременно. Если одной стороной ее он с исступлением уверял, что верует, хочет верить, – другой ее половиной подвергал осмеянию эту веру, издевался над нею, кощунствовал, увлекаясь в то горнило сомнений, в то отрицание Бога, какого, по его собственным словам, не было даже на Западе”
Традиция русской философской критики видит Ш. к концу романа уже исцеляющимся, припадающим к “ногам Иисусовым” – тому свидетельство душераздирающий рассказ о возвращении его жены, рождении ставрогинского ребенка, названного в честь Ш. Иваном; “светозарная молния разрезает тьму, в душе Ш. звенит гимн любви, радости, всепрощения, – он исцелен. Но… не суждено было Ш. поведать людям о своем исцелении” (Булгаков).
(1 votes, average: 5,00 out of 5)