Плохое и хорошее в рассказах Чехова
Со времен Горького у нас установилась традиция связывать объективность Чехова с его оптимизмом, с верой в будущее России. Действительно, Россия Чехова – это не только “страна казенная”, как выразился как-то сам писатель, это не только обиталище унтеров Пришибеевых и футлярных людей. Это страна и простых людей, которые ищут счастья и жаждут справедливости даже под гнетом беспросветной нужды и горя. Таковы, например, крестьяне из рассказов “Счастье”, “Свирель” (1887), “Студент” (1894), из повестей “Мужики” (1897), “В овраге”
Она могла бы ходить в шелках и чувствовать себя хозяйкой, как другая невестка Цыбукиных, Аксинья, тем более, что старик свекор в ней души не чаял. Но Липа всем сердцем чувствует, что богатство в доме – неправедное, нечистое, и ей страшно среди Цыбукиных. В мыслях своих она остается прежней бедной крестьянкой и, играя с маленьким сыном,
Грех и преступление в цыбукинском царстве торжествуют, а Липа, пережив самое страшное для женщины горе, уходит из дома, действительно становится снова поденщицей, но не теряет ни своей доброты, ни чуткости к чужой беде. При всем, что выпало на долю этой хрупкой крестьянки, Липа – один из самых светлых женских образов в творчестве Чехова.
Наконец, Россия Чехова – это родина талантливых самородков, способных на подвиг. Одного из таких выдающихся людей своего времени, ученого и путешественника Н. М. Пржевальского, Чехов по достоинству оценил в статье, напечатанной в газете “Новое время” (Чехов во второй половине 80-х годов сотрудничал в этой реакционной газете, но и на ее страницах сумел сохранить независимость суждений и не запятнал ничем свою общественную совесть).
Подвижникам этого типа он посвятил восторженные строки: “Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорное, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие, привычка к зною, к голоду, к тоске по родине, к изнурительным лихорадкам, их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу”. И дальше, сопоставляя этих реальных людей с литературными героями, Чехов заключал: “Если положительные типы, создаваемые литературою, составляют ценный воспитательный материал, то те же самые типы, даваемые самою жизнью, стоят вне всякой цены”.
В художественных произведениях самого Чехова мы не найдем
Таких героев-подвижников. У Чехова мало вообще так называемых положительных героев,, о которых можно было бы сказать: вот это образец человека и гражданина. Этого нельзя сказать даже об Астрове, а ведь это один – из самых любимых героев Чехова, очень близкий ему и по взглядам, и по отношению к природе, и даже профессией…
Но то, что Чехов в жизни замечал людей подвига и размышлял об их значении для русского общества, это сказалось на внутреннем облике его героев. Они всегда критически оценивают действительность, стремятся найти смысл жизни. Одним словом, они всегда в пути – к пониманию той цели, которая в действительной жизни была “ясно осознанной” для людей типа Пржевальского.
Эти ищущие люди и есть главные герои Чехова. Мальчик Егорушка из “Степи”; молодой “учитель словесности” и старик профессор Николай Степанович из “Скучной истории”; Мисаил По-лознев из “Моей жизни”, отщепенец из дворян, уже с печальным опытом, и только начинающий свою службу следователь Лыжин из рассказа “По делам службы”; Надя Шумина из “Невесты” и Аня из “Вишневого сада” и многие другие – каждый по-своему оказываются перед проблемой: как сделать свою жизнь более осмысленной.
Если Россию “казенную” в произведениях Чехова представляет личность, испытывающая дурное, подчас пагубное влияние общественного уклада, то Россия думающая и ищущая у Чехова пытается противостоять этому влиянию.
Никто из наших классиков не любил замыкаться в узком кругу одних и тех же героев, все они в общем стремились изобразить самых различных по социальному составу, по возрасту, по духовному богатству и темпераменту, по профессиональному признаку людей. Даже наиболее верный дворянским персонажам И. А. Гончаров то и дело нарушал эту верность, “прорываясь” к характерам, чуждым дворянам в социальном и психологическом отношении. Вспомним пунктуального и расчетливого Андрея Штольца в романе ” Обломов ” или разночинца-“нигилиста” Марка Волохова в “Обрыве”.
Но художественное пространство, на котором развертываются события в произведениях Чехова, населено особенно густо. Оно пестрит разнообразием сословий и классов и кажется безграничным по составу. Здесь и помещики, и крестьяне, и чиновники, большие и маленькие, и купцы (от мелких лавочников до крупных дельцов), и интеллигенты (доктора и учителя, актеры, художники, юристы и т. д.). Здесь домовладельцы, гувернантки, лакеи, горничные. Здесь зажиточные люди и люмпен-пролетарии в буквальном смысле слова. Свободные, арестанты и каторжники. Больные и здоровые. Военные и штатские. Студенты, гимназисты и профессора. Горожане и дачники. Владельцы меблированных комнат и их малоимущие обитатели. И, наконец, взрослые и дети.
Кем из этих многочисленных категорий персонажей автор более дорожит, сказать трудно. Принято считать, что Чехову как писателю ближе всего переживания современной ему трудовой интеллигенции. В известном смысле это так и есть.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)