Образ нового героя “Одиноков”, как реальность литературы XIX века
Герой указывает на особую – художественную – реальность литературы XIX в., отнюдь не являющуюся зеркальным отражением жизни, но делает из этого наблюдения вывод “вбок”: раз перед нами не фотографическое подобие, значит, и неправда. Однако, если обратиться к автобиографической линии “Бесконечною тупика”, видно, что Одиноков то и дело узнает в различных эпизодах своей жизни ситуации и коллизии, воссозданные классиками, а в герое-парадоксалисте “Записок из подполья” – самого себя, свою русскую природу. “Бесконечный тупик”
От чистого авитализма православия русская литература и начала уходить “в жизнь”, осваивая ее в разных направлениях. Она отражала движение русского общества от непререкаемой религиозно-идеологической однозначности к новой, более свободной модели существования мира, и сама являлась такой моделью. Литература XIX в. вбирала в себя весь спектр господствовавших в обществе настроений – от правоконсервативных до
Взрыв социально-религиозных чувств большого накала, высочайший уровень пассионарности оказался пропорционален повышенной религиозной восприимчивости русского народа. В революции выявило себя прежде всего коллективное бессознательное нации.
Нацисты решили сделать ставку на иррациональное. “Именно РЕШИЛИ, ВЫСЧИТАЛИ. И, к удивлению своему, выиграли” (с. 270). Но справиться с вызванными демонами бессознательного оказались не в состоянии – напротив, сами стали их слепым орудием, породили ужасающий разрушительный хаос. Большевики сделали ставку на рациональное, абсолютно не сознавая, какие архетипические силы бессознательного ими движут, и вообще не принимая во внимание коллективное бессознательное. Не в последнюю очередь это связано с тем, что из всех разновидностей рационализма ими была избрана одна из самых примитивных – марксизм. “… Сознание, игнорирующее существование бессознательного, не желающее признать факт его воздействия на себя и пытающееся отгородиться от таких воздействий, оказывается не в состоянии принять на себя исходящую от бессознательного энергию и подвергается диссоциации, т. е. растворению в коллективной стихии бессознательного”.
Коммунистическая идеология заместила в душах людей прежние религиозные установки. Сторонники коммунистической идеологии, доказывает Одиноков, “религиозны совершенно бессознательно, то есть очень древне религиозны, язычески религиозны” (с. 490). В коммунизм именно верят, и для верующих он является понятием мистическим. Отсюда – политический мистицизм власти с ее мнимостями: благими намерениями, принимаемыми за результат, и неспособностью признать очевидное. Неадекватная реакция на реальность, – возможно, самая характерная черта сторонника социалистической/коммунистической религии. Так, Ленин создавал “жесточайшую тиранию, будучи ОДНОВРЕМЕННО АБСОЛЮТНО уверенным в том, что он создает величайшую демократию”. В данном случае есть основания говорить о “больном уме”, феномене одержимости. Юнг определяет одержимость как “идентичность эго-личности с комплексом” и не берется проводить четкую разграничительную линию между одержимостью и паранойей. Болезнь (“сумасшествие”, по Галковскому) “имеет место тогда, когда “автономные содержания бессознательного”, в том числе диссоциированного сознания, воспринимаются сознанием… как реальные объекты. Плохо, если сознание делает выбор в пользу собственной диссоциации и, таким образом, в пользу коллективности и энтропии личности”.
Во имя осуществления “сверхценной идеи” большевики, как видно из книги, активировали страшные разрушительные силы, коренящиеся в бессознательном (такие, как злоба, ненависть, агрессивность и т. п.), одновременно перекрыв канал переключения отрицательной психической энергии в безопасное для социума русло (каковым на протяжении веков являлась православная религия) и понизив в обществе роль разума (способного взять бессознательное под контроль) посредством уничтожения (либо изгнания) интеллектуальной элиты и запрета на мышление. Общество утратило связь с архетипами бессознатель-ногo в их негэнтропийной ипостаси., что спят.
И хотя социалистический (коммунистический) миф начал разрушаться и к настоящему времени отвергнут официально, Одиноков прогнозирует его долгую будущую жизнь – именно как религиозного феномена, резонирующего с национальным архетипом. Поэтому воз-вращение тоталитарного мракобесия продолжает оставаться для России потенциальной угрозой. Противовесом этому (в аспекте психическом) является рационализация коллективного бессознательного, увеличивающая мощь над ним разума (чем и занимается Одиноков), формирование у все большего числа людей личного бессознательного, создание каждым из них “канала бесконечной интроспекции, отводящего разрушительные устремления в бездонное русло”. Для самого Одинокова таким каналом становится книга, которую он пишет, – результат борьбы с энтропийным потенциалом своего “я” (“легионом бесов”), активации творческих сил бессознательного, рас-ширения (усложнения) личности.
“Бесконечный тупик” – прорыв в новое духовное измерение – постмодернистское. Постмодернизм предполагает настоящий переворот в сознании. Одна из составляющих этого нового сознания может быть охарактеризована словами Юнга: прогресс жизнеспособен только при взаимном сотрудничестве сознания и бессознательного, создающем “полного” человека.
Загрузив читателя десятками неотложных вопросов, автор от “окончательных ответов” уходит. Уходит сознательно. И в пародийных интерпретациях собственного произведения запутывает читателя окончательно. Он пишет не Евангелие. “Бесконечный тупик” – возмутитель спокойствия (- лености мысли), активизатор работы умов. Чрезвычайно богатая по содержанию, обнаженной остроте постановки жизненно важных проблем национального бытия, уже самим фактом своего появления книга Галковского предъявляет литературе
В одной из таких рецензий говорится: “… “Бесконечный тупик” является… произведением, где какой-либо окончательный выбор той или иной точки зрения предвосхищен и заранее спародирован в этом же тексте (включая и сам пародийный подход как таковой, который тоже является объектом пародирования “второго порядка”. значительно более высокий интеллектуально-философский уровень требований, нежели то стало привычным, указывает один из возможных путей обновления русской культуры. После Галковского писать стало труднее.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)