Образ безвыходно страшной жизни в произведениях Андреева
Во многих случаях отклики на произведения Андреева были отрицательными. Почти единодушно был осужден рассказ “Бездна”. Идея рассказа довольно сложна. В нем можно усмотреть обличение лицемерия буржуазной морали: герой рассказа гимназист Немовецкий, воспитанный в добропорядочной буржуазной семье, перед лицом нравственного испытания оказался побежден зоологическими инстинктами, надругавшись над потерявшей сознание девушкой (своей возлюбленной!), до этого изнасилованной одичавшими пьяницами. Протест общественности вызвало подчеркнутое
Эта концепция человека в творчестве Андреева будет все больше утверждаться, отдаляя его от демократических и гуманистических традиций русской литературы. С “Бездной” связан следующий отзыв Горького об Андрееве:
“Животное в нем всегда, и всегда оно понуждает его отрицать, бороться с человеческим – чистую, поэтически настроенную девушку велит изнасиловать, революционера свалить в грязь, человека вообще нарисовать пошлым, мелким, бессильным”.
Однако современники свидетельствуют и о другом высказывании Горького в связи с шумом вокруг
Искренне желал Андрееву идти по демократической тропе и видный критик того времени Н. К. Михайловский. Однако и у него некоторые произведения Андреева вызвали тревогу за будущее писателя. Таков рассказ “Ложь” (1900), который был определен критиком как “что-то вроде монолога душевнобольного”. Люди не в состоянии понять, где правда, где ложь,- такова идея рассказа. Его герою во всем чудится ложь. Он убивает возлюбленную, решив, что она воплощение лжи, но вдруг его снова охватывает сомнение, переходящее в уверенность, что убил он – правду. “Спасите меня!” – так кончается этот бредовый монолог “рыцаря правды”.
Кошмарные картины безвыходно страшной жизни нарисованы в символическом рассказе “Стена” (1901). Центральный образ рассказа – темная, глухая, мрачная стена – предельно обобщенный символ всего, что стоит преградой на пути человека к светлой жизни. Так определил идею рассказа сам автор, так понял произведение Горький, назвав его “чудовищно хорошим”, Так его трактует и современный исследователь творчества Андреева Л. Афонин, считающий, что рассказ заключает в себе трагедию борьбы и мятежный протест.
Однако концепция рассказа вызывает и чувство сопротивления. И по-своему прав Н. Жегалов, который, возражая Л. Афонину, пишет:
“Но какой же там протест? В рассказе “Стена” все человечество изображено как огромное скопление дегенератов и прокаженных… Специфически декадентское стремление дискредитировать человека проявилось здесь в форме нелепого и безвкусного гротеска”. Вот одна из кошмарных сцен в рассказе: голодные пожирают повешенного – “Напирая один на другого, царапаясь и кусаясь, они облепили труп… и грызли его ноги, и аппетитно чавкали и трещали разгрызаемыми костями”.
Написан рассказ эмоционально, с большой экспрессией и потому сильно действовал на читателей. Правда, Л. Толстой мог сказать об Андрееве: “Он пугает, а мне не страшно”. Но каково было читать подобные произведения тем, чьи характеры только складывались! “А нам было страшно”, передает впечатление от некоторых андреевских рассказов В. Шкловский.
Произведения типа “Бездны”, “Лжи”, “Стены” создали мрачную славу Л. Андрееву. Н. К – Михайловский сказал о них, что это было “маленькое темное облако на светлом будущем г. Андреева как художника. Вопрос в том – разрастется ли это облако в мрачную тучу, которая весь горизонт закроет, или набежав на мгновение, рассеется в пространстве”‘. К сожалению, во многом осуществилось худшее из предположений критика, который тонко почувствовал сложные тенденции эволюции Андреева.
Не подлежит сомнению искренний демократизм и гуманизм Л. Андреева, однако идеи гуманизма он пытался проповедовать в отрыве от вопросов классовой борьбы, его социальная позиция не отличалась ни четкостью, ни принципиальностью. Опираясь на идеи абстрактного гуманизма, Андреев пытался обосновать свою концепцию человека как существа слабого и обреченного. Руководствуясь идеей “человека вообще”, Андреев не особенно заботился о реалистических средствах его изображения, о знании конкретных обстоятельств, формирующих характер и мотивирующих поступки. Глубокому знанию жизни, принципу социальной обусловленности характера и поведения – как закону реалистического искусства – он предпочитал творческую догадку.