Изложение на тему творчества Пушкина: Яд, разлитый его сочинениями
Пушкин Напрасно, сидя в Михайловском, думал, что он был оставлен в покое. Он ошибался: его не забыли. В эти же самые дни в Псковской губернии появилось лицо, прибывшее именно ради него и им лишь одним заинтересованное. Это был “любитель-ботаник” и отчасти даже писатель, очень воспитанный дворянин лет сорока – Александр Карлович Бошняк. Служил он в той самой Коллегии иностранных дел, при которой и Пушкин состоял в свое время. Впрочем, с ним вместе прибыл сюда и фельдъегерь – на случай надобности; он остановился и поджидал на соседней почтовой
Тележка самого ботаника разъезжала меж тем в округе Михайловского по окрестным помещикам, коих он в разговорах выспрашивал, будто бы между прочим, про сочинителя Пушкина. Бошняк не впервые выполнял подобные поручения. Он был уже заслуженным секретным агентом у начальника херсонских военных поселений графа Витта и, без особого шума, как человек отлично воспитанный, проник в свое время в члены Южного тайного общества, г д”- многих и предал. Ему доверяли, и отзыв его имел окончательный мо: тик тому и быть, как скажет “ботаник”! Он послан для возможно тайного и обстоятельного доведения известного
Александр Карлович Бошняк был человек аккуратный. Каждый раз, выудив какое-либо сведение, он вынимал из футляра очки и все заносил в записную свою книжечку: “Яд, разлитый его сочинениями, показывает, сколь человек, при удобном случае, мог быть опасен”, “Пушкин говорун, часто возводящий на себя небылицы” так болтлив, что никакая злонамеренная шайка не решится его присвоить”. – И все в этом роде.
– Ну, а с крестьянами как? – Возмутительно! – восклицал уездный судья. – А все же именно как? – Сам видел: здоровался за руку! Смотритель по винной части был возмущен “недержаньем монеты”, как живописно он выразился. – Ну, посудите: лошадь напоят, поводят, а он сейчас же – монету! Иль же ягод ему поднесут… девчонки, подумайте, маленькие… и опять же – монету! Нет, развращает народ, и притом в самом, так сказать, корне.
“Яд, разливаемый водкой, не меньший есть яд, чем в сочинениях Пушкина”, про себя подумал Бошняк, но в книжечку это не внес. Предводитель дворянства был, со своей стороны, возмущен и железною палкою Пушкина, и пояском, и рубахой, и широкополою соломенной шляпой:
– Это есть личное оскорбление каждому порядочному дворянину, и, не будь он опальный, ему надлежало б ответить за это на поле чести!
И все-таки даже и эти представители власти ничего не могли рассказать о “поступках, ко вреду государства устремленных”. С другой стороны, сами крестьяне и содержатели постоялых дворов и гостиниц, как сговорившись, начисто отвергали всякую буйную деятельность Михайловского пустынника, относясь о нем только как о веселом и добром господине иль барине.