Сравнение образа Сильвио с другими героями произведений
Между образом Сильвио и образами Скупого рыцаря и Сальери есть и существенное отличие. В этом убеждает нас вся сцена его второго столкновения с графом. В этом же еще больше утверждают вас те строки, которые Пушкин счел необходимым добавить в самом конце повести к историк главного героя “Выстрела”: “Сказывают, что Сильвио, во время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражения “ад Скулянами”.
Эта кратчайшая, всего около трех строк, концовка истории Сильвио – едва ли не самый
То, что Сильвио нашел применение и исход своим богатым внутренним силам – присоединился к восставшим грекам, которым сочувствовало в то время все передовое человечество, – водиимает его образ на очень большую высоту, придает его героизму совсем новое качество, из героя армейского анекдота делает его героем освободительной борьбы, героем с большой буквы, героем в настоящем смысле этого слова.
В начале повести рассказчик, заурядный, романтически настроенный офицер, считал Сильвио “героем таинственной какой-то повести”, очевидно, в духе столь модных тогда “романов тайн и ужасов” английской писательницы Радклиф. Рассказчик был глубоко разочарован, когда, как ему показалось, Сильвио проявил робость – “не смыл” в крови свою честь, замаранную “разгоряченным вином” офицером. На самом деле история Сильвио оказалась и куда проще, прозаичнее (зависть к более удачливому товарищу) и куда необыкновеннее (своеобразная месть графу).
Но дальше всего Сильвио отходит от романтических героев в стиле Радклиф в концовке повести, героической гибели в сражении под Скулянами, – кстати, явный литературный прообраз будущей гибели тургеневского Рудина на парижских баррикадах во время революции 1848 года. Реальная живая жизнь оказывается – и это один из основных художественных тезисов почти всех “Повестей Белкина” – необыкновеннее, романтичнее “таинственных” литературных выдумок.
Композиция “Выстрела” определена его сюжетом: поединок, дуэль, и притом дуэль необычная. Действительно, через всю повесть проходит двойственное членение: два героя, две части (кстати, ни одна из остальных четырех “Повестей Белкина” на части не разделена); два параллельных рассказа противников друг о друге и о половинах дуэли (см. в тексте упоминания о “двух билетах” при бросании жребия, о “двух пулях, всаженных одна на другую”). Это двойственное членение дало возможность построить обе части повести столь симметрично по отношению друг к другу, как ни в каком, ином пушкинском произведении. В то же время эта симметрия построения не только удовлетворяет эстетическому чувству соразмерности, сообщает повести замечательную архитектурную стройность, но способствует, как мы могли в этом убедиться, и развертыванию сюжета, и, в особенности, глубокому раскрытию характера героев.