Предопределенность как главный мотив сюжета
Проблема судьбы уже не раз возникала на страницах романа Лермонтова. В “Бэле” Максим Максимыч говорил о Печорине: “Ведь есть, право, такие люди, у которых на роду написано, с ними должны случиться разные необыкновенные вещи”. В “Тамани” Печорин спрашивает себя: “…зачем было судьбе кинуть его в мирный круг контрабандистов?” В “Княжне Мери” Печорин записал в дневнике: “…судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм; Какую цель имела на это судьба?”
Честно говоря, по прочтении повести “Княжна
Главный “треугольник” повести – Вулич – Печорин – Судьба. Тема – вера или неверие в предопределенность жизни человека. Отсюда и название – “Фаталист”.
Почему в повести главное лицо не Печорин? Здесь большая половина повествования об
“Что ты хочешь делать? Послушай, это сумасшествие!” – закричали ему.
Никто не хочет даже косвенно принять участие в этом пари. Как всегда, Печорин наблюдателен и видит то, чего не видят другие: “…мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. – Вы нынче умрете! ? сказал я ему. Он отвечал медленно и спокойно: – Может быть да, может быть, нет?”
Далее мы читаем: “Мне надоела эта длинная церемония”. Не слишком ли жестоко? Более того, Печорин подзадоривает Вулича: “…или застрелитесь, или – пойдемте спать”. Вулич выиграл пари. Пистолет дал осечку. Можно было спокойно разойтись. Но не таков Печорин. Он продолжает игру: “…отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть?” Зачем ему это нужно? Ведь Печорин играл чужой жизнью.
Есть ли судьба? Что оказывает влияние на жизнь человека? Такие вопросы задавал себе наш герой, возвращаясь домой пустынными переулками. Он размышлял о предках, о своем поколении, живущем “без убеждений и гордости, без наслаждения и страха”. Каждая фраза последней исповеди Печорина, сделанной им в “Фаталисте”, раскрывает еще одну сторону его душевной трагедии. Он признается: “В первой молодости моей я был мечтателем; но что от этого мне осталось? Одна усталость? и смутное воспоминание? В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли…”
Сложно понять Печорина. Он – воплощение противоречий. Я все чаще прихожу к мысли, что у Печорина много общего с самим Лермонтовым. Какая-то печать обреченности была наложена на всю жизнь его. Пустой свет, в котором довелось Лермонтову провести некоторое время, департаменты, полки – нигде не находил он удовлетворения. Собственно, то же самое можно сказать и о Печорине.
Перед смертью Вулич сказал: “Он прав!”. Печорин верно предугадал его близкую смерть. Теперь, очевидно, он должен уверовать в судьбу. Рассеять сомнения нам поможет анализ дальнейших событий.
Судьба нашего героя поставлена на карту. Нужно было обезвредить “одурманенного” казака, убившего Вулича. Печорин вновь играет жизнью, на этот раз своей. И не безрассудно, как Вулич, а ради спасения людей. Что ж, уверовал ли Печорин на этот раз в судьбу? Он чудом остался в живых. Несомненно, вера в “фатум” есть, но есть одновременно и неверие в предопределение жизни. Я думаю, что Печорин – фаталист, но необычный. Он хочет сам распорядиться своей жизнью. Невольно приходят на память строки:
А он, мятежный, просит бури?
Я думаю, эти слова верно выражают суть не только Лермонтова, но и его героя Печорина. Безусловно, повесть “Фаталист” обладает огромной художественной ценностью. Она делится, если можно так сказать, на два больших эпизода. Первый окончился для Вулича благополучно, второй закончился его гибелью.
Повесть “Фаталист” написана Лермонтовым с большим мастерством. Она продумана до мелочей. Что касается лексической ее стороны, то она играет важную роль в передаче автором того или иного состояния либо действия. Вот, к примеру, употребление короткого слова “без” становится у Лермонтова трагичным. Ведь оно определяет сущность поколения Печориных: “без убеждений”, “без наслаждения”, “без борьбы”, “без славы”. Есть и еще одно такое “словцо” – “ни”: “Мы не способны к жертвам для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастия”, не имея “ни надежд, ни” наслаждения”.
А еще лексика у Лермонтова определяет сословие людей. Вот, к примеру, так говорят офицеры: “господа”, “означен”, “предопределено”, “рассудок”. Простые же люди выражаются иначе: “согрешил”, “тетка”, “окаянный”.
Большие писатели требует от нас, чтобы мы их перечитывали. Можно увидеть то, чего раньше не замечали. Перелистав еще раз страницы повести “Фаталист”, в частности, сцену пари Вулича и Печорина, у меня возник вопрос, как в произведении связаны два понятия: “фатализм” и “пари”.
В словаре С. И. Ожегова мы читаем: “Пари – спор с условием выполнить какое-нибудь обязательство при проигрыше”. А фатализм объясняется как мистическая вера в неотвратимую судьбу. Мне показалось удивительным то, как такие разные по лексической окраске слова оказались в произведении Лермонтова совсем рядом и как талантливо развил автор события вокруг этих понятий, делая “фатализм” и “пари” то близкими друзьями, то кровными врагами.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)