Пафос поэмы в произведениях “Мцыри” и “Беглец”
Особенность характера Мцыри – органическое соединение в нем строгой целеустремленности, могучей силы, твердой воли с исключительной мягкостью, задушевностью, лиризмом, так ярко выступающими в его отношении к природе, в его думах о родимой стороне. Глубокая человечность в романтически-идеальном смысле этого понятия – основа многостороннего характера Мцыри.
Пафос поэмы – в утверждении активного, деятельного отношения к жизни, полноты ее, достигаемой в борьбе за свободу, в верности идеалу свободы даже в трагических условиях поражения,
Однако Белинский при весьма высокой оценке “Мцыри” неоднократно отмечал идейную незрелость этой поэмы. Критик никак не мог согласиться с мнением В. С. Межевича, который ставил “Мцыри” выше лермонтовской
Можно думать, что такое суждение Белинского опиралось на реализм “Песни…”, реализм, за который Белинский в это время так решительно боролся. Но выше “Мцыри” Белинский ставил и романтическую поэму “Демон”, мысль которой, по его мнению, “глубже и несравненно зрелее, чем мысль “Мцыри”.
Но прежде чем говорить о “Демоне”, нужно упомянуть о таком шедевре Лермонтова, как его поэма “Беглец”, написанная, как и “Мцыри”, в конце 30-х годов. Эти поэмы теснейшим образом связаны друг с другом. Герой “Беглеца” Гарун – прямой антипод Мцыри. Если Мцыри две жизни променял бы за одну, “но только полную тревог”, если он “Быть бы мог в краю отцов Не из последних удальцов”, то Гарун бежал “В страхе с поля брани, Где кровь черкесская текла”, и “усталый, жаждою томимый” искал пристанища у друга, любимой девушки и матери. Отверженный и проклятый всеми, он погиб, не вызвав сожаления даже у матери. “В преданьях вольности остались” только “позор и гибель беглеца”.
Поэма “Беглец” восходит к кабардино-черкесскому быту и фольклору. Сходные источники лежали, по всей видимости, и в основе незаконченной поэмы Пушкина о Тазите (1829-1833, напечатана под названием “Галуб” в 1837 г.). Но если гуманизм пушкинского героя приходит в конфликт с дикими правами страны и заставляет его отказаться от мести и разбоя, то у Лермонтова бегство Гаруна является выражением его трусости, которая так чужда доблести окружающих его соплеменников и никакому оправданию не подлежит. “Беглец” выражает ту же идею, что и “Мцыри”, утверждает тот же идеал борца за вольность, только негативно показывая его антипода и высокий моральный уровень отвергающей его среды простых людей. “Беглец” написан не от первого лица. В поэме речь идет о поступках персонажа, а не об их внутренних мотивах. Поэма “Беглец” еще строже по объективности повествования, еще решительнее по эмоциональному звучанию, чем “Мцыри”. И все же это – романтическая поэма, содержащая авторскую проекцию антигероя, который социально не детерминирован, логика возникновения его трусости, столь противоречащей нравам горцев, не показана.
Даже после реалистической “Песни…” Лермонтов вынужден был дать образ героя, страстно устремленного к свободе, в форме и средствами романтической поэмы. Объективные причины – отсутствие в общественной деятельности отчетливо выраженного развития освободительной борьбы – не позволили поэту реалистически раскрыть его на современном жизненном материале.
Другой герой, типичный герой эпохи, всегда занимавший Лермонтова характерным противоречием между устремленностью к свободе и внутренней опустошенностью, смог найти свое воплощение в реальной, но далекой исторической действительности (“Вадим”, 1832-1834), по характер его оказался чисто романтическим. Тот же самый романтический характер, но вырастающий из современной жизни, мы находим в Арбенине (“Маскарад”). В 1836 году Лермонтов смог уже реалистически наметить этот образ ( Печорин из “Княгини Литовской”), но только наметить. Завершить создание этого характера Лермонтову не удалось.
Критики и историки литературы, стремились всячески ослабить влияние лермонтовской поэмы. Одни (А. Галахов, С. Дудышкин, В. Спасович, Н. Дашкевич) отказывали ей в оригинальности, видели в ней результат прямого влияния Байрона и других зарубежных писателей. Другие (В. Ключевский, Вл. Соловьев, С. Андреевский, даже А. Пыпин, Д. Овсянико-Куликовский) отмечали исключительно субъективистский характер Демона, усматривали в нем выражение только личных качеств поэта. Но подобные истолкования “Демона” не смогли отвлечь внимания читателей от гениального создания поэта. Глубоко верная оценка поэмы Белинским получила подтверждение в том действенном значении ее, какое показал, например, Горький в повести “В людях”, Фадеев в романе “Молодая гвардия”. “Правда” от 14 октября 1939 года, характеризуя творчество Лермонтова, в передовой статье писала: “Главный художественный образ Лермонтова – это образ сильного и гордого человека, который не может и не хочет примириться с рабством, который бросает вызов небу и земным царям”. Таким центральным образом, вобравшим в себя мотивы многочисленных лирических стихотворений, и был его Демон.
Вместе с тем Лермонтов все больше и больше чувствовал неудовлетворенность индивидуалистическим характером демонического бунтарства. Эта неудовлетворенность сказалась уже в “Герое нашего времени”. Она проявилась и в “Посвящении” к шестой, наиболее полноценной редакции “Демона” 1838 года, адресованном, вероятно, В. А. Лопухиной. Здесь поэма характеризуется как выражение “тоски”, “томившей столько лет” “бедный ум” поэта, как “больной души тяжелый бред”. Преодоление демонизма особенно заметно в “Сашке” и в “Сказке для детей”.
Через год после шестой и седьмой редакций “Демона” и в год окончания “Героя нашего времени” Лермонтов завершает “Сашку” (1839) – произведение, работа над которым была начата еще в 1835 году, после пятой редакции “Демона”. “Сашка” иронически назван “нравственной поэмой”, в действительности же является реалистической повестью в стихах. Уже в своих реалистических романах “Княгиня Литовская” и ” Герой нашего времени ” Лермонтов сумел в значительной, мере стать над своим героем и объяснить изображенные характеры объективными обстоятельствами. Однако позиции Красинского и даже Максима Максимыча, противопоставленных Печорину, не давали достаточного основания для победы над “героем нашего времени”. Борьба за преодоление трагедийности демонизма продолжалась.