Моральная и историческая оценка Лермонтовым действий Наполеона
Моральная и историческая оценка Лермонтовым действий Наполеона в ранней лирике обусловлена нравственным самопознанием и идеями, которые владели поэтом в тот период. По Лермонтову, оценка действий Наполеона определяется, как точно сформулировал В. Асмус, не столько “согласованностью этих действий с отвлеченными понятиями и нормами добра и зла, сколько способностью… реально свершить задуманное, перешагнуть через черту, отделяющую в обычном представлении добро от зла. Только волевая сила… только действительный успех содеянного
В стихотворении “Не говори: одним высоким…” (1830) Лермонтов прямо заявляет об этом. Еще два стихотворения – “Эпитафия Наполеона” (1830) и в особенности “Св. Елена” (1831), написанное, очевидно, в связи с десятилетием смерти Наполеона,- поднимают и развивают тему некоего предопределения, рока, которому подвержены не только простые люди, но и деятели
Поэт предлагает почтить остров, где окончил свои дни знаменитый корсиканец. В последнем Лермонтов видит гения, хотя и побежденного, но все же гения, пролетевшего, как метеор, над миром и павшего жертвой вероломства. Судьба этого гения, по мысли Лермонтова, так же таинственна, как и конец его.
Для Лермонтова Наполеон Изгнанник мрачный, жертва вероломства И рока прихоти слепой, Погиб, как жил – без предков и потомства, Хоть побежденный, но герой! Родился он игрой судьбы случайной, И пролетел, как буря, мимо нас; Он миру чужд был. Все в нем было тайной, День возвышенья – и паденья час!
Лермонтов, как это видно из следующего стихотворения, мотивирует свою защиту тени умершего Наполеона тем, что он был бессознательным свершителем великих исторических целей:
Да, тень твою никто не порицает, Муж рока! ты с людьми, что над тобою рок; Кто знал тебя возвесть, лишь тот низвергнуть мог: Великое ж ничто не изменяет.
В стихотворении “Св. Елена” Лермонтовым впервые романтически намечена тема, развернутая позже в “Последнем новоселье”:
Сын моря, средь морей твоя могила! Вот мщение за муки стольких дней! Порочная страна не заслужила, Чтобы великий жизнь окончил в ней.
Когда Белинский прочитал “Последнее новоселье”, он был возмущен. В письме П. Н. Кудрявцеву критик следующими словами выразил свое настроение: “Жаль думать, что это Лермонтов, а не Хомяков”. Эту точку зрения Белинского на лермонтовское стихотворение, содержащее последние отзвуки наполеоновской романтики и подвергшее злому сарказму великий в прошлом народ, впоследствии разделял Н. Г. Чернышевский. Нет нужды, на наш взгляд, вновь возвращаться к истокам подобных оценок Белинским и Чернышевским лермонтовской инвективы. Этот вопрос в свое время был поднят и освещен Б. М. Эйхенбаумом в статье “Литературная позиция Лермонтова”. Как пишет исследователь, подобное впечатление явилось у Белинского “в связи с тем, что Лермонтов говорит о Франции очень резко…
Это же заставило, впоследствии Чернышевского увидеть в этом стихотворении прямое отражение “французоедства”, систематически развивавшегося на страницах “Московского наблюдателя”; он цитирует предисловие М. Бакунина к “Гимназическим речам” Гегеля, напечатанным в этом журнале (“Французы никогда не выходили из области произвольных рассуждений, и все святое, великое и благородное в жизни упало под ударом слепого мертвого рассудка” и пр.), и заключает: “В “Последнем новоселье” Лермонтов буквально переложил эти слова в стихи”.
Однако Лермонтов не мог бы никак согласиться с этим предисловием, содержавшим защиту религии и “законного порядка” от революции. Ошибка Белинского и Чернышевского в отношении к “Последнему новоселью” произошла отчасти потому, что его легко было смешать с окружающим фоном патриотической лирики, а отчасти (и, пожалуй, главным образом) потому, что в то время многие стихотворения Лермонтова еще не были опубликованы и идеологические корни его взглядов и настроений были неясны”.