Интерпретация Александра Великанова
Начав с литературно-философской эссеистики “Птиц”, автор приходит к деконструктивизму “Ожидания обезьян”.Данный момент проакцентирован в интерпретации Александра Великанова. Если в XX в. все художественные течения начинались с живописи, то наиболее сильное влияние на людей в наше время оказывает архитектура. Совершенно неважно, знает ли человек имена Мис Ван дер Рое, Корбюзье, Гропиуса, Мельникова, Бофила, Роджерс, Зажи Ходит. Он, может, и слыхом не слыхал о них, но порожденные Мис Ван дер Рое “стеклянные коробки” стоят по всему
Сейчас в мировой архитектуре господствуют три основных направления: постмодерн, хай тек и деконструктивиэм. Я убежден, что все новое и стоящее в литературе так или иначе соотносится с этими архитектурными
Деконструктивиэм – это, пожалуй, стиль-обманка. Все, что ты видишь и по привычке принимаешь за конструкции (в смысле “несущие”), является декором, а сама конструкция (несущая) спряталась, ее-то никто и не видит. В этом стиле есть вызов общепринятому – “что полезно, то и красиво”; демонстрация того, что возможности позволяют настоящие (несущие) конструкции и вовсе скрыть: есть для того и умение, и технический уровень.
“Оглашенные” и есть образец этого нового стиля в литературе. И не только образец, но и сам, если так можно сказать, путь возникновения стиля. Роман, пожалуй, начал писаться раньше, чем возникли идеи деконструктивизма, и его “деконструктивизация” шла параллельно возникновению архитектурного стиля.
Части романа писались в разное время. Но, несмотря на это, роман несомненно ЦЕЛОЕ. Его объединяет сама личность пишущего, причем личность оказывается сильнее времени и событий. Писатель настоятельно подчеркивает конструктивность текста, как бы забывает о разновременности частей. Он, улыбаясь, пускает читателей по ложному следу. Конструктивность текста становится его декором. Истинная же конструкция запрятана глубоко и мастерски. В предуведомлении сказано: “В этой книге ничего не выдумано, кроме автора. Автор”. Эта фраза может стать лозунгом деконструктивизма в архитектуре. В ней есть все признаки стиля. И направление по ложному следу, и путаница с положением автора, и, что главное, некое блестящее владение формой. То мастерство (хай тек), когда видно только то, что должно быть скрыто.
Переход к деконструктивизму соответствует изменению объекта изображения в романе: I – природа (“Птицы…”), II – культура (“Человек в пейзаже”), III – общество (“Ожидание обезьян”). От гармонии “рая” (природы) Битов движется к просветлению “чистилища” (искусства) и далее к хаосу человеческой жизни. Построение книги отражает путь, пройденный людьми, выделившимися из мира природы. Путем ее эксплуатации они создали цивилизацию и культуру; закон насилия и эксплуатации распространили также на общество; достигли колоссального технического могущества, поставив в то же время под угрозу к концу технотронного века существование самой жизни на Земле.
В отличие от Гесиода с его парадигмой “”золотой век” – “серебряный век” – “медный век””, в каждую следующую часть романа писатель захватывает с собой “рай” и “чистилище”. “Формула” человеческого бытия у Битова – “рай”/”чистилище”/”ад”.
Природа предстает в романе как объект эстетический, бесценный, что подчеркнуто апелляцией к сфере литературы и живописи: “Господи! Каким золотом усыпал ты мой последний шаг! Какие голландцы расписали мне этот пейзаж красками, которым сразу триста лет, в непросохшем еще мазке! Как светится этот коричневый сумрак…” (с. 339). Или: “Я видел горы. Никто еще, ни Пушкин, ни Толстой, не могли сказать больше. Это было “это”. Когда уже не задаешь себе вопрос: что это? Просто вдохнешь и не выдохнешь” (с. 318).
Присутствие искусства как неотъемлемой части человеческой культуры обнажает сквозная цитатность третьей части, как бы итожащей пройденный человечеством путь. Цитируются Библия, Аристофан, Шекспир, Свифт, Дефо, Гете, Андерсен, Киплинг, Борхес, Оруэлл, Державин, Крылов, Пушкин, Баратынский, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Л. Толстой, Салтыков-Щедрин, Чехов, Горький, А. Н. Толстой, Блок, Ахматова, Мандельштам, Маяковский, Есенин, Пастернак, Цветаева, Заболоцкий, Зощенко, Булгаков, Набоков, Шкловский, Чуковский, Г. Табидзе, Сапгир, Бродский, Ахмадулина, Вознесенский, Рождественский, Горбовский, Передреев, Амлинский, О. Чиладзе, Искандер, Ю. Алешковский, Вен. Ерофеев, Шевчук и др., а также мифы, сказки, песни, пословицы, поговорки, названия картин и кинофильмов (нередко – пародийно). Мелькают имена художников (Леонардо да Винчи, Эль Греко, Ван Дейк, Ван Эйк, Дюрер, Брейгель, Гойя, Шишкин, Сезанн…), композиторов (Моцарт, Вивальди…).
Но параллельно в структуре романа нарастает хаотическое, все более усиливающееся к концу (вплоть до иллюзии утраты власти над словом и нечленораздельной речи), что призвано отразить тенденцию усиления “адского” и умаления “райского” на Земле, традиционный баланс которых опасно нарушен, способен привести к катастрофе. Если начинается произведение как пастораль, воссоздающая картину земного рая, то заканчивается тревожным ожиданием трагедии, которую во что бы то ни стало нужно предотвратить. Этой же цели служит использование однотипных ситуаций. Если в “Птицах” персонажи мирно прогуливаются, беседуя, вдоль кромки моря, то в “Ожидании обезьян” они натыкаются то на мертвого дельфиненка, то на мертвую морскую корову. Если в “Птицах” все заполнено воздухом и светом, то в конце “Ожидания обезьян” – перемолотый танками асфальт, висящие в воздухе пыль и песок.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)