Героиня романа А.-Ф. Прево “История кавалера де Грие и Манон Леско”
Реальный прототип до настоящего времени неизвестен, хотя некоторые исследователи, в числе которых отечественный литературовед Ю. Б. Виппер, находили возможность сравнивать сюжет романа с историей любви его автора к некоей Ленки, а французский исследователь И. Бенабу считает, что, возможно, Прево нашел своих Манон и де Грие в партии высланных в 1719 году в Америку. Литературным источником образа считают персонаж по имени Манон, описанный в романе Р. Шаля “Знаменитые француженки” (1713).
Образ Манон Леско созданный аббатом Прево, – один
Появление М. Л. было подготовлено многими веками рефлексии над проблемой женской природы и
Девушка “из заурядной семьи”, Манон Леско присутствует на страницах романа уже преображенная любовью кавалера де Грие, рассказывающего историю своей страсти некоему “знатному человеку”, господину де Ренонку-ру. Последний и выносит на суд читателя печальное и трогательное повествование о злоключениях юной пары, гонимой жестоким “светом”, а также о перипетиях душевной жизни кавалера, чья добродетель дворянина и рыцаря Мальтийского ордена падает жертвой всепоглощающего чувства к “кроткой и нежной”, неуловимой М. Л., питающей склонность к удовольствиям.
Образ Манон Леско несомненно шедевр автора, сочетающий в себе афористическую “непререкаемость” и исчерпывающую полноту смыслов при экономной лаконичности литературных средств. Он рождается из исповеди кавалера де Грие, будучи осенен множеством противоречивых чувств и движений души героя. Благоговение перед неописуемым совершенством прелестного создания, умиление ее детской хрупкостью, ущемленность собственной бедностью и невозможностью “доставить Ма нон все необходимое” и, наконец, горькое изумление перед внезапно открывшейся порочностью девушки – все это составляющие облика героини, ставшей частью душевной жизни ее возлюбленного. Таким образом, героиня “светит” как бы “отраженным светом”. Проецируемые на нее горестная рефлексия и страстные порывы де Грие, не замутняя образ, тем не менее лишают его четкости очертаний, способной гарантировать читателю понимание.
Это обстоятельство заставило исследователей романа много рассуждать о “характере” М. Л., ее “кругозоре”, уровне ее “интеллекта” и наравне с ее любовником гадать, кто она – “чудовище разврата и испорченности или сама невинность и чистота, уличная девка или ангел” (В. Р. Гриб). По-видимому, попытки “прочитать” героиню, игнорируя ее “литературную роль”, то есть устойчивую “организацию поведения персонажа, облегченную определенной стилистикой” (Л. Я. Гинзбург), ничего не добавят к пониманию. И даже, напротив, домыслившие того, о чем не рассуждает автор устами своего протагониста, то есть догадки о ее “внутренней ограниченности” (Е. А. Гунст), примитивности ее жизненной стратегии, способно изъять образ из современного ему литературного контекста, разрушив характерный для него тип гармонии и его целостность.
Манон Леско предстает на страницах романа преимущественно в восприятии де Грие, “фиксирующего” детали поведения любимой, изменения ее внешности, знаки ее душевного настроя. В облике М. Л., оставшемся в памяти и воображении кавалера, преобладает нечто визуализированное. Читатель слышит голос героини очень редко. При этом “тексты” М. Л., ее письмо, признания странным образом контрастируют с теми проявлениями девушки, которые пересказаны протагонистом, а не “приведены” им “дословно”.
Возможно, это одна из причин, заставивших критиков догадываться о том, “какова М. Л. на самом деле”. Несовпадение “молчащей” и “говорящей” героини, по-видимому, литературный прием, создающий прелестный эффект “мерцания” образа, характерный для поэтики рококо, которой принадлежит роман Прево.
История роковой любви, страдающей от прессинга официальной морали и борющейся одновременно с голосами добродетели и призраками порока,- история М. Л. и де Грие уникальна и типологична: она вмещает в себя все истории любви с ее таинственной природой и вечной противоречивостью. Типоло-гичен и образ М. Л. Вместо чувственной ощутимости, наглядности, характерных для типического образа, в образе героини Прево обнаруживается нарочитая неполнота, непрояс-ненность. Облик девушки, которую многократно (но весьма не конкретно) описывает де Грие, все-таки не возникает перед нашими глазами, подобно обликам героинь европейского психологического романа XIX века.
Благодаря этому обстоятельству “образ-контур” обнаружил солидную ретроспективу и бесконечную перспективу, связав мифологическую Елену Троянскую, библейскую Еву с многочисленными образами лукавых и непостижимых дочерей Евы, таких, как Кармен, прустовская Одетта, Скарлетт О ‘Хора. Образ М. Л. оказался своего рода “формулой женственности”. Однако это “дразнящее женское существо” может быть прочитано и как литературное воплощение юнговской “Анимы”, природного архетипа, вмещающего в себя колоссальное содержание, относимое к сфере бессознательного, мощное начало естества, не чуждое ни добра, ни зла, опасное, табуированное, ма-гичное. При этом, с точки зрения Юнга, “связь с Анимой является пробой мужества и огненной ордалией для духовных и моральных сил мужчины” (“Об архетипах коллективного бессознательного”).
Любовь де Грие к Манон Леско с ее покорностью, неколебимой верностью, с ее жертвенностью, несет в себе нечто от сокровенного знания и возвышающейся над всеми социальными установлениями мудрости. А сама героиня предстает как неисповедимое и неустранимое женское начало, проекция мужского сознания, являющая существу противоположного пола всех демонов, кишащих в нем. Так, М. Л. и де Грие (похожие друг на друга, что замечено многими исследователями романа) есть по существу нерасторжимая целостность, единство, природа которого сколь естественна, столь и драматична, как извечно драматичен диалог человека с самим собой.
Манон Леско один из наиболее популярных транскультурных образов. Он стал символом женской непостижимости и лукавства. О нем много рассуждали А. Дюма-сын (героиня которого – “дама с камелиями” – есть несомненная “реплика” персонажа Прево), Мопассан, а из россиян – Белинский и Тургенев.