“Двойное письмо”: рассказы Александра Жолковского
Заглавие рассказа “Дачники” цитатно по отношению к названию одноименной пьесы Горького, а рассказа “Жизнь после смерти” – книги Р. Моуди; заглавие рассказа “В сторону Пруста” представляет собой перефразирование названия романа Пруста “В сторону Свана”. Сюжет “прозы” “На полпути к Тартару” цитатен по отношению к книге Овидия “Метаморфозы” и рассказу Кафки “Превращение”, а его центральный персонаж – по отношению к центральному персонажу романа Набокова “Пнин”, Интересуют Жолковского
Чаще других цитируется Пушкин (что отражает степень интегрированности его произведений в сознание российского читателя, включая интимно-фамильярное использование пушкинских строк).
В финале рассказа “НРЗБ” цитирование приобретает характер центона: “… Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят? Вот объясненье. Вот что удлиняет (или, наоборот, сокращает? Звезда с звездой, могучий стык!) нам опыты быстротекущей жизни… Знакомых мертвецов живые разговоры, знакомый труп лежал в пустыне той. Нет, как
Профессор спал. Ему снилась идеальная концовка: “С головой зарывшись в бесплотный шелест своего центона, профессор уже наполовину спал, как спят или, лучше, лениво дремлют в раннем детстве, где-нибудь на даче, в четырехстопном ямбе, – пока он еще не надоел”” (с. 101).
Столь же органичны для Жолковского точные или вольные цитаты из литературоведческих работ (включая свои собственные):
“Он отмечал, что если Пастернак приводит в бешеное движение недавний момент и апеллирует к современному классику, то Мандельштам, наоборот, останавливает мгновение, предшествующее превращению черепахи в кифару древнегреческим поэтом Терпандром” (с. 74);
“(Я сейчас посмотрела в БСЭ, там сказано, что трагедии Расина посвящены торжеству долга над любовью; теперь понятно)” (с. 95).
Иногда, отказываясь от конкретизации какой-либо ситуации, писатель просто отсылает читателя к творчеству автора, воссоздавшего подобную ситуацию исчерпывающе: “Впрочем, все это гораздо лучше описано у Пруста” (с. 13); “… все та же исповедь попутчику, изливаемая на транспорте, а то и пешком, и вот теперь с велосипеда. Последний немного отдает Набоковым…” (с. 22).
Писатель-постмодернист рассчитывает на узнавание первоисточников, сколь бы радикально ни переосмыслялись те или иные цитации, попадая в новый контекст. Цитатное использование чужих культурных кодов выступает, во-первых, как средство экономии, освобождающее от необходимости сколько-нибудь подробной характеристики определенных эстетических феноменов, во-вторых, – как средство расширения культурного пространства текста, в-третьих, – как средство активизации сотворческого импульса читателя, оставляющее широкий простор для вариативного прочтения. Привычное и даже окостеневшее в сознании поколений поворачивается необычной стороной, выявляет ранее не обнаруженные грани, возможности истолкования, вступает в неожиданные связи и тем самым актуализируется; далеко отстоящие друг от друга по времени эстетические явления оттеняют и проясняют друг друга, уточняют представление о процессе литературной эволюции, неотделимом от процесса функционирования и интерпретации художественных произведений.
Произведения Жолковского выявляют своеобразную филологизацию мышления современного человека, применяющего для характеристики жизни категории, внедренные в его сознание литературой и искусством и обладающие большой степенью объективности.
Чрезвычайно важна для Жолковского проблема самокомментирования культуры как средства ее сохранения, воспроизводства, обогащения, неотделимого от деканонизации. Оригинальное воплощение она получает в “прозе” “Посвящается С.”. Здесь появляется сквозной персонаж ряда рассказов Жолковского – профессор 3., образ которого создан с использованием авторской маски (Жолковского-ученого). Инициал 3., разъясняет писатель, задействован “для поддержания иллюзии художественного вымысла” и является “продуктом обратного перевода с языка новой родины” (с. 4), где “наше родное Ж превращается в странную парочку ZH” 7, с. 3, на русский. Возникает необходимый Жолковскому эффект отстранения, позволяющий осуществлять игру с собственным профессиональным имиджем. Образ профессора. травестирован, юмористически окрашен; в нем просвечивает профессор Пнин из одноименного романа Набокова.
Присутствие такого персонажа-филолога делает оправданным насыщение текста материалом литературоведения и культурологии, использование кода научного исследования. Однако, как и всякий постмодернист, Жолковский стремится избежать однозначности, особенно нетерпимой, когда речь идет о литературе с ее многозначной природой. Поэтому повествование вариативно, неотделимо от ирони-зирования и самоиронизирования. Высказав какое-либо суждение, Жолковский сразу же вслед за тем демонстрирует его относительность, недостаточность, неполноту, прибегает к уточнениям, разъяснениям, сопоставлениям разных точек зрения и даже опровержениям, и этот процесс бесконечного уточнения, комментирования ранее сказанного и составляет “сюжет” “прозы” “Посвящается С.”. В ней находит воплощение принцип ризомы. Рассказу присущи аструктурность, алинейность, постоянные извивы мысли, уходы в сторону, разнообразные аналогии, ассоциации, уточнения.
Своего рода завязкой последующих размышлений культурологического характера становится фраза “Профессор 3. читал Борхеса” (с. 4), с которой начинается “проза”. Каждое слово данной фразы (в первом случае – словосочетание “Профессор 3.”) подвергается в дальнейшем уточняющему комментированию, уточняющий комментарий в свою очередь комментируется и т. д. и т. п. – по принципу цепной реакции. По существу, Жолковский решает классическую деконструктивистскую задачу, как она поставлена Деррида: разрушить границу и построить другую. Не случайно идея пограничья, промежуточности, двойственности, сомнительности, относительности, зыбкости переходов активно муссируется в рассказе.
Во-первых, оказывается, что “профессор 3. не был настоящим профессором и лишь играл роль полного профессора славистики по принципу наименьшего сопротивления обстоятельствам, в которых оказался в эмиграции” (с. 4). В данном случае уточнение отделяет формальное от неформального, поворачивает к нам объект разными сторонами, суждение о каждой из которых по отдельности правдиво, но не дает адекватного представления о сущности объекта в целом. Утверждение совмещено в “прозе” с отрицанием, эффект “присутствия” – с эффектом “отсутствия”.
Следующая ступень уточнения связана с пародийным снижением образа, заявленного как благопристойно-“цитатный”. При этом Жолковский выходит на проблему более общего порядка – проблему творческой личности. Данную проблему он рассматривает в юнгиан-ском ключе, одновременно пародируя Юнга, лишая его суждения значения непререкаемости.
Создатель аналитической психологии утверждал, что творец в своем качестве художника “есть свой труд, а не человек”: “Каждый творчески одаренный человек – это некоторая двойственность или синтез парадоксальных свойств. С одной стороны, он представляет собой нечто человечески личное, с другой, – это внеличностный, творческий процесс”.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)