Юродивый персонаж трагедии А. С. Пушкина “Борис Годунов”

Юродивый – центральный персонаж трагедии А. С. Пушкина ” Борис Годунов ” (1825). Юродивыми на Руси называли блаженных, отказавшихся “Христа ради” от земных благ и ставших “печальниками” народными. Юродивые вели нищенский образ жизни, ходили в рубищах и обычно носили вериги. В период с XIV по XVI в. юродивые пользовались особым почитанием: многие из них были канонизированы как святые. Им приписывали дар провидения, под маской безумия они бесстрашно обличали сильных мира. Известно, например, что юродивый Никола Салос встретил Ивана

Грозного и его войско на пути к Пскову и своими речами спас город от разорения. В “Истории…” Н. М. Карамзина рассказывается о Василии Блаженном, который “не щадил Грозного и с удивительной смелостью вопил на стогнах о жестоких делах его”. Там же упоминается другой юродивый (имя его Иоанн Блаженный), который, “ходя по улицам нагой в жестокие морозы, торжественно злословил Бориса”. Рассказ Карамзина о юродивых послужил Пушкину источником для создания своего образа юродивого.

В трагедии Ю., по имени Николка и по прозвищу Железный Колпак, появляется в одной лишь сцене: в семнадцатой картине – “Площадь

перед собором в Москве”. Вся роль Ю. состоит из семи коротких реплик: диалогов со старухой, подавшей ему копеечку, с мальчишками, отнявшими эту копеечку, и, наконец, с Борисом Годуновым, у которого он просит защиты (“Николку дети обижают”) и наказания обидчиков: “Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича”. В словах этих нет разоблачения, делающего тайное явным. Ю. повторяет то, что “уж не ново”, о чем говорят все персонажи с первой сцены (диалога Шуйского и Воротынского: “Точно ль царевича сгубил Борис? – А кто же?”). Однако если в начале трагедии никто открыто “не смеет и напомнить о жребии несчастного младенца”, то теперь обвинение произнесено прилюдно. Оно брошено в лицо Годунову. Для Бориса это действительно удар. Весть о Самозванце произвела в судьбе царя перелом, случайная встреча с Ю. приблизила катастрофу (в античном понимании термина – как неизбежной развязки).

В системе образов трагедии существует сюжетная и символическая связь между Ю. и Пименом. (Отмечено В. М. Непомнящим.) Оба персонажа появляются единожды, активно в событиях не участвуют, лишены (в отличие, скажем, от Шуйского) корыстных интересов. У них особая миссия – по словам В. М. Непомнящего, “миссия правды”. Бориса мучает содеянное, но в его представлении это только “пятно единое” на совести, в остальном чистой. Противники Годунова усматривают в произошедшем жребий – счастливый сперва для Бориса, а теперь для них (предлог, чтобы “народ искусно волновать”). И только Пимен, а затем Ю. осознают всю меру “ужасного злодейства”, совершенного в Угличе. Оттого-то “нельзя молиться за царя Ирода”. Деяние сугубо историческое (мало ли убийств происходило в борьбе за власть, тем более – высшую) осознается как вневременной грех, равный преступлению Ирода.

Работая над образом Ю., Пушкин стремился к реалистической достоверности и исторической точности. (Поэт просил Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского прислать ему житие какого-нибудь юродивого.) Между тем еще в период сочинения трагедии вокруг Ю. образовалось поле аллюзийного напряжения. (Совет Жуковского: “…тебе надобно выехать в лицах юродивого”; ответ Пушкина: “Не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее”. Примечательное суждение анонимного цензора (? Ф. Булгарина): слова о царе Ироде, “хотя не подлежат никаким толкам”, могут быть неверно поняты публикой, не привыкшей, “чтобы каждый герой говорил своим языком”.) В этом контексте возникает знаменитое признание Пушкина в том, что в трагедии, написанной “в хорошем духе” (т. е. без аллюзий), он “никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак Юродивого”.

Созданный Пушкиным образ претерпел ряд изменений в опере М. П. Мусоргского “Борис Годунов” (1868-1872). Мусоргский почти дословно воспроизводит пушкинский текст. Однако между эпизодом с копеечкой и выходом Годунова звучит хор: “Хлеба!”, исполненный горя и отчаяния. Тем самым сгущается трагическая атмосфера действия, устранен важный для Пушкина контрапункт “высокого” и “низкого”, патетического и комического. Ю. Мусоргского – бесспорный выразитель “мнения народного”: у Пушкина оно переменчиво и непостоянно. В трагедии Ю. ни о чем не пророчествует. В опере образ приобретает провиденциальное значение. Поэтому Ю. появляется второй раз, в заключительной сцене, “Под Кремами”. Он предсказывает “смутное время”, льет слезы о душе православной: “Скоро враг придет, и настанет ночь. Горе, горе Руси тогда…” Плачем Ю. опера Мусоргского заканчивается.

Сцена с Ю. (“У Василия Блаженного”) была исключена композитором из последней редакции оперы, ее пропустил Н. А. Римский-Корса-ков, когда заново оркестровал “Бориса Годунова”. Впервые эта сцена вошла в представление оперы только в 1926 г. Первым исполнителем партии Ю. стал И. С. Козловский, создавший один из самых грандиозных образов русской оперной сцены. Эту партию певец исполнял в течение сорока с лишним лет. Среди драматических актеров выделяется В. Н. Яхонтов, игравший сцену с Ю. на концертной эстраде.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)

Юродивый персонаж трагедии А. С. Пушкина “Борис Годунов”