Юродивый персонаж трагедии А. С. Пушкина “Борис Годунов”
Юродивый – центральный персонаж трагедии А. С. Пушкина ” Борис Годунов ” (1825). Юродивыми на Руси называли блаженных, отказавшихся “Христа ради” от земных благ и ставших “печальниками” народными. Юродивые вели нищенский образ жизни, ходили в рубищах и обычно носили вериги. В период с XIV по XVI в. юродивые пользовались особым почитанием: многие из них были канонизированы как святые. Им приписывали дар провидения, под маской безумия они бесстрашно обличали сильных мира. Известно, например, что юродивый Никола Салос встретил Ивана
В трагедии Ю., по имени Николка и по прозвищу Железный Колпак, появляется в одной лишь сцене: в семнадцатой картине – “Площадь
В системе образов трагедии существует сюжетная и символическая связь между Ю. и Пименом. (Отмечено В. М. Непомнящим.) Оба персонажа появляются единожды, активно в событиях не участвуют, лишены (в отличие, скажем, от Шуйского) корыстных интересов. У них особая миссия – по словам В. М. Непомнящего, “миссия правды”. Бориса мучает содеянное, но в его представлении это только “пятно единое” на совести, в остальном чистой. Противники Годунова усматривают в произошедшем жребий – счастливый сперва для Бориса, а теперь для них (предлог, чтобы “народ искусно волновать”). И только Пимен, а затем Ю. осознают всю меру “ужасного злодейства”, совершенного в Угличе. Оттого-то “нельзя молиться за царя Ирода”. Деяние сугубо историческое (мало ли убийств происходило в борьбе за власть, тем более – высшую) осознается как вневременной грех, равный преступлению Ирода.
Работая над образом Ю., Пушкин стремился к реалистической достоверности и исторической точности. (Поэт просил Н. М. Карамзина и В. А. Жуковского прислать ему житие какого-нибудь юродивого.) Между тем еще в период сочинения трагедии вокруг Ю. образовалось поле аллюзийного напряжения. (Совет Жуковского: “…тебе надобно выехать в лицах юродивого”; ответ Пушкина: “Не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее”. Примечательное суждение анонимного цензора (? Ф. Булгарина): слова о царе Ироде, “хотя не подлежат никаким толкам”, могут быть неверно поняты публикой, не привыкшей, “чтобы каждый герой говорил своим языком”.) В этом контексте возникает знаменитое признание Пушкина в том, что в трагедии, написанной “в хорошем духе” (т. е. без аллюзий), он “никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак Юродивого”.
Созданный Пушкиным образ претерпел ряд изменений в опере М. П. Мусоргского “Борис Годунов” (1868-1872). Мусоргский почти дословно воспроизводит пушкинский текст. Однако между эпизодом с копеечкой и выходом Годунова звучит хор: “Хлеба!”, исполненный горя и отчаяния. Тем самым сгущается трагическая атмосфера действия, устранен важный для Пушкина контрапункт “высокого” и “низкого”, патетического и комического. Ю. Мусоргского – бесспорный выразитель “мнения народного”: у Пушкина оно переменчиво и непостоянно. В трагедии Ю. ни о чем не пророчествует. В опере образ приобретает провиденциальное значение. Поэтому Ю. появляется второй раз, в заключительной сцене, “Под Кремами”. Он предсказывает “смутное время”, льет слезы о душе православной: “Скоро враг придет, и настанет ночь. Горе, горе Руси тогда…” Плачем Ю. опера Мусоргского заканчивается.
Сцена с Ю. (“У Василия Блаженного”) была исключена композитором из последней редакции оперы, ее пропустил Н. А. Римский-Корса-ков, когда заново оркестровал “Бориса Годунова”. Впервые эта сцена вошла в представление оперы только в 1926 г. Первым исполнителем партии Ю. стал И. С. Козловский, создавший один из самых грандиозных образов русской оперной сцены. Эту партию певец исполнял в течение сорока с лишним лет. Среди драматических актеров выделяется В. Н. Яхонтов, игравший сцену с Ю. на концертной эстраде.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)