Герой повести-рассказа Солженицына “Один день Ивана Денисовича”
Образ Ивана Денисовича как бы сложен автором из двух реальных людей. Один из них – Иван Шухов, уже немолодой боец артиллерийской батареи, которой в войну командовал Солженицын. Другой – сам Солженицын, отбывавший срок по пресловутой 58-й статье в 1950-1952 гг. в лагере в Экибастузе и тоже работавший там каменщиком. В 1959 г. Солженицын начал писать повесть “Щ-854” (лагерный номер зека Шухова). Затем повесть получила название “Один день одного зека”. В редакции журнала “Новый мир”, в котором впервые была напечатана эта повесть (№ 11,
Образ Ивана Денисовича имеет особое значение для русской литературы 60-х гг. наряду с образом до-пора Живаго и поэмой Анны Ахматовой “Реквием”. После опубликования повести в эпоху т. н. хрущевской оттепели, когда был впервые осужден “культ личности” Сталина, И. Д. стал для всего тогдашнего СССР обобщенным образом советского зека – заключенного советских исправительно-трудовых лагерей. Многие бывшие осужденные по 58-й статье узнавали в И. Д. самих себя и свою судьбу.
Шухов – герой из народа, из крестьян, судьбу
Особые споры вызвал эпизод “ударного труда” – когда герой и вся его бригада вдруг, словно забыв, что они рабы, с каким-то радостным энтузиазмом берутся за укладку стены. Л. Копелев даже назвал произведение “типичной производственной повестью в духе соцреализма”. Но этот эпизод имеет прежде всего символическое значение, соотносимое с “Божественной комедией” Данте (переход из нижнего круга ада в чистилище). В этом труде ради труда, творчестве ради творчества И. Д. строит уже не пресловутую ТЭЦ, он строит себя, вспоминает себя свободного – он возвышается над лагерным рабским небытием, испытывает катарсис, очищение, он даже физически перебарывает свою болезнь.
Сразу после выхода “Одного дня” в Солженицыне многие увидели нового Льва Толстого, а в И. Д. – Платона Каратаева, хотя он и “не округл, не смирен, не спокоен, не растворяется в коллективном сознании” (А. Архангельский). В сущности при создании образа И. Д. Солженицын исходил из мысли Толстого о том, что день мужика может составить предмет для такого же объемистого тома, как несколько веков истории.
В определенной степени Солженицын противопоставляет своего И. Д. “советской интеллигенции”, “образованщине”, “платящей подать в поддержку обязательной идеологической лжи”. Споры Цезаря и кавторанга о фильме “Иван Грозный” И. Д. непонятны, он от них отворачивается как от надуманных, “барских” разговоров, как от надоевшего ритуала. Феномен И. Д. сопряжен с возвращением русской литературы к народничеству (но не к народности), когда в народе писатель видит уже не “правду”, не “истину”, а сравнительно меньшую, по сравнению с “образованщиной”, “подать лжи”.
Еще одна особенность образа И. Д. в том, что он не отвечает на вопросы, а скорее задает их. В этом смысле значителен спор И. Д. с Алешкой-баптистом об отсидке как страдании во имя Христа. (Этот спор напрямую соотносится со спорами Алеши и Ивана Карамазовых – даже имена героев те же.) И. Д. не согласен с таким подходом, но примиряет их “печенье”, которое И. Д. отдает Алешке. Простая человечность поступка заслоняет и исступленно-экзальтированную “жертвенность” Алешки, и упреки Богу “за отсидку” И. Д.
Образ Ивана Денисовича как и сама повесть Солженицына, стоит в ряду таких явлений русской литературы, как “Кавказский пленник” А. С. Пушкина, “Записки из мертвого дома” и ” Преступление и наказание ” Ф. М. Достоевского, ” Война и мир ” (Пьер Безухое во французском плену) и “Воскресение” Л. Н. Толстого. Это произведение стало своего рода прелюдией для книги “Архипелаг ГУЛАГ”. После выхода в свет “Одного дня Ивана Денисовича” Солженицын получил от читателей огромное количество писем, из которых позже составил антологию “Читают “Ивана Денисовича””.