Дмитрий Андреевич Фурманов
Дмитрий Андреевич Фурманов (1891 -1926), сын трактирщика, владельца чайной, из заштатного города Середы (ныне город Фурманов Ивановской области), студент-филолог Московского университета в 1914-1915 годах, брат милосердия (санитар) на фронтах первой мировой войны, и сам был натурой ищущей, мечтательной, готовой, как говорят, обменять корни на крылья, на мечты.
Ему нелегко было определиться в событиях революции, когда рушился старый уклад, исчезала былая законопослушность народа. В принципе он был рад этому, как тогда говорили, “пробуждению народа”,
Человек с таким умонастроением не может держаться золотой
Последнее обстоятельство заставляет кое-что вспомнить. В повести А. Платонова ” Котлован ” есть сцена, косвенно затрагивающая “феномен Чапаева” как народного героя. Девочка Настя, имитируя правоверность, свою политическую “зрелость”, заявила однажды строителям котлована: “- А я знаю, кто главный.
– Кто же? – прислушался Сафронов. – Главный – Ленин, а второй – Буденный…”
Сейчас это заявление смешновато, в 30-м году оно страшновато, поскольку все знали, кто есть “Ленин сегодня”. Но в самом деле – кто же уцелел из крестьянских вождей, самородков первого призыва к началу 30-х годов? Увы, судьба тысяч Чапаевых, крестьянских “красных генералов”-легендарного командарма Второй Конной Филиппа Миронова, уже в январе 1918 года приведшего на Дон целый полк с фронта и поставившего его под знамена революции, начдива Бориса Думенко, многих вожаков партизанских отрядов в Сибири, сражавшихся с Колчаком,- чаще всего была трагической. В атмосфере военного коммунизма, грубейшего насилия над крестьянством, даже средним, их колебания, здравые тревоги из-за той же продразверстки уже в 1920-1921 годах легко было выдать за сознательную измену, преступное малодушие. Чапаеву, погибшему в бою, не услышавшему несправедливого приговора ревтрибунала, как услышали его Ф. Миронов, Б. Думенко и др., в известном смысле “повезло”. Фактически он да Семен Буденный, официально возвеличенный, “устрашавший” усами детвору предвоенных лет, остался в освещенном пространстве истории.
Роман Дм. Фурманова в тех условиях воспринимался – да и сейчас воспринимается – как весточка из легендарных времен. Можно быть благодарным Д. А. Фурманову, что он, долго думая, как ему дать Чапаева – “со всей человеческой требухой” или как “фигуру фантастическую”, идеализированную, склонился к первому. Кровавый психоз гражданской войны вообще знает лишь два исхода: или конечное нравственное отупение, одичание, “мясничанье”, при котором чужая жизнь копейка, или сдача в плен какой-то утопической идее, мечте об абстрактном райском будущем как оправдании текущего жертвенного пути. Первый путь вел к анархической безответственности, к примирению с нищенской подачкой в виде псевдосвободы со стола революции. В известной мере на этом уровне понимания свободы задержался талантливый А. Веселый, автор романа “Россия, кровью умытая” (1924-1936), это “дикое перо”, “певец партизанской стихии”. Подобной нищенской подачкой в виде псевдосвободы довольствовались люди социального дна, революционная чернь в поэме ” Двенадцать ” А. Блока, требуя дарового хлеба и кровавых зрелищ:
Запирайте этажи, Нынче будут грабежи. Отмыкайте погреба, Гуляет нынче голытьба…
Другой путь – высокой идеализации, риторики, абстрагирования от реальных ужасов, “перегибов” – избрал молодой Андрей Платонов, тогда, в 1919 году, молодой поэт и публицист. В фурмановском “Чапаеве” все обстоит сложнее. Комиссар Федор Клычков не оставляет без внимания ни один звук в арфе многозвучной чапаевской души. Он, неукоснительно “блюдущий” Чапаева, боится, что герой-легенда даст ход навыкам жизни голытьбы. С каким-то ужасом, как нелепую ахинею, отвергает Клычков горделивое, якобы хвастливое, признание Чапаева: “Знаете, кто я? – спросил меня сегодня Чапаев, как сидели в санях, и глаза у него заблестели наивно и таинственно.- Я родился от дочери казанского губернатора и артиста-цыгана”.
Ах, как нарушает это фантастическое сочинительство чистоту анкеты! Клычков отбрасывает эту “ахинею”, как бы выщипывает у “орла” самое цветистое перо. В принципе очень жаль, что подобная игра жизни, “ненужное” якобы озорство чувств, роднящие Чапаева и с любителем острых ощущений Стенькой Разиным, с героями Вас. Шукшина и даже… песен В. Высоцкого, мертвели перед чересчур теоретичным взглядом воспитателя.
Для П. Б. Струве, либерального публициста, одного из авторов сборника “Из глубин” (1918), революции 1917 года – “национальное банкротство”, пробуждение “противокультурных и зверских сил, дремавших в народных массах”. Для других русских философов события тех лет – это “перерыв в истории”, насильственно утвержденная власть утопии и упрощения, приводящие “к насилию над историей, к злым опытам социального знахарства и колдовства”.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)