Смысл жизни и счастья на примере поэзий Гумилева “Огненные столпы”
Неизмеримо глубже, многограннее и бесстрашнее воплощены уже знакомые духовные коллизии в произведениях “Огненного столпа”. Каждое из них – жемчужина. Вполне можно сказать, что своим словом поэт создал давно им искомое сокровище. Такое суждение не противоречит общей концепции сборника, где творчеству отводится священнодействующая роль. Разрыва между желанным и свершенным для художника не существовало.
Стихотворения рождены вечными проблемами – смысл жизни и счастья, противоречия души и тела, идеала и действительности и т.
Чтение “Огненного столпа” пробуждает чувство восхождения на разные высоты. Невозможно сказать, какие повороты авторской
Только змеи сбрасывают кожу, Мы, увы, со змеями не схожи, Чтоб душа старела и росла, Мы меняем души, не тела.
Но затем воображение потрясено конкретной исповедью поэта о своем прошлом. И одновременно пониманием несовершенных людских судеб. Эти первые девять проникновенных четверостиший подводят к преобразующему тему аккорду:
Я – угрюмый и упрямый зодчий Я возревновал о славе отчей, Храма, восстающего во тьме. Как на небесах, и на земле.
А от него – к мечте о расцвете земли, родной страны: “И прольется с неба страшный свет”. Здесь, однако, еще не поставлена точка. Заключительные строки, частично повторяющие изначальные, несут новый грустный смысл – ощущение временной ограниченности человеческой жизни. Симфонизмом развития обладает небольшое стихотворение, как и многие другие в сборнике. Редкой выразительности достигает Гумилев соединением несоединимых элементов. Лес в одноименном лирическом произведении неповторимо причудлив. В нем живут великаны, карлики и львы, появляется “женщина с кошачьей головой”. Это “страна, о которой не загрезить и во сне”. Однако кошачьеголовому существу дает причастье обычный кюре. Рядом с великанами упоминаются рыбаки и… пэры Франции. Что это – возвращение к фантасмагориям ранней гумилевской романтики? Нет, ирреальное снято автором: “Может быть, тот лес – душа моя…” Для воплощения сложных запутанных внутренних порывов и предприняты столь смелые ассоциации.
В “Слоненке” с заглавным образом связано трудно связуемое – переживание любви. Она предстает в двух ипостасях: заточенной “в тесную клетку” и сильной, подобной тому слону, “что когда-то нес к трепетному Риму Ганнибала”. “Заблудившийся трамвай” символизирует безумное, роковое движение в “никуда”. И обставлено оно устрашающими деталями мертвого царства. Его тесным сцеплением с чувственно-изменчивым человеческим существованием донесена трагедия личности. Правом художника Гумилев пользовался с завидной свободой и, главное, с удивительной результативностью.
Поэт как бы постоянно раздвигал узкие границы лирического стихотворения. Особую роль играли неожиданные концовки. Триптих “Душа и тело” будто продолжает знакомую тему “Колчана” с новой творческой силой. А в финале – непредвиденное. Все побуждения человека, в том числе и духовные, оказываются “слабым отблеском” высшего, божественного сознания. “Шестое чувство” сразу увлекает контрастом между скудными утехами людей и подлинной красотой, поэзией. Кажется, что эффект достигнут. Как вдруг в последней строфе мысль вырывается к иным рубежам:
Так век за веком,- скоро ли, Господь? – Под скальпелем природы и искусства Кричит наш дух, изнемогает плоть, Рождая орган для шестого чувства.
Построчные образы чудесным совмещением простейших слов-понятий уводят нашу думу к дальним горизонтам. Невозможно по-другому реагировать на такие находки, как “скальпель природы и искусства”, “билет в Индию Духа”, “сад ослепительных планет”, “персидская больная бирюза”…
Тайн поэтического колдовства в “Огненном столпе” не счесть. Но они возникают на одном пути, трудном в своей главной цели – проникнуть в несовершенство человеческой природы, предсказать желанные перспективы ее перерождения. Мироощущение Гумилева было далеко от оптимизма. Сказалось личное одиночество, чего он никогда не скрывал. Не была окончательно найдена общественная позиция. Переломы революционного времени, не понятые поэтом, обостряли его былые разочарования в своей судьбе. Столь мучительные переживания автор “Огненного столпа” запечатлел в образе “Заблудившегося трамвая”:
Мчался он бурей темной, крылатой, ОБ заблудился в бездне времен… Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон.
“Огненный столп”, тем не менее, дарит и светлые, прекрасные чувства, преклонение перед красотой, любовью, поэзией. Мрачные силы всюду воспринимаются недопустимой преградой духовному подъему.
Там, где все сверканье, все движенье, Пенье все,- мы там с тобой живем; Здесь же только наше отраженье Полонил гниющий водоем.
Сама по себе мечта переплавить человеческую душу была светлой.
Поэт учил и, думается, научил своих читателей помнить:
Всю жестокую, милую жизнь. Всю родную, странную землю.
“Всю” – и жизнь, и землю он видел бескрайними, стремился познать их дали. Видимо, потому Гумилев вернулся к своим африканским впечатлениям (“Шатер”, 1921). И не попав в Китай, сделал переложение китайских поэтов (“Фарфоровый павильон”, 1918). В “Костре” и “Огненном столпе” находили “касания к миру таинственного”, “прорывания в мир непознаваемого”. Имелось в виду обращение Гумилева к сокрытому глубиной, божественному – “его невыразимому прозванью”. Но здесь не больше, чем противоположность ограниченным силам слабого человека, символическое обозначение возвышенных идеалов. Примерно ту же функцию исполняют образы звезд, неба, планет. При некоторой “космичности” ассоциаций, стихи сборников выражали взгляд на вполне земные процессы. И все-таки вряд ли можно говорить даже о позднем творчестве Гумилева как о “поэзии реалистичной”. Он сохранил и здесь романтическую исключительность, причудливость душевных процессов. Но именно таким бесконечно дорого нам слово Мастера.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)