Круг кругов, или Набоковское зазеркалье
О даровании Сирина – нет споров. Но все-таки в даровании этом что-то неблагополучно. Чем внимательнее вчитываешься, тем сильнее чувствуешь это. …Люди, о которых рассказал Сирии, очерчены с необычайной меткостью, но, как у Гоголя, им чего-то недостает, чего-то неуловимого и важнейшего: последнего дуновения, или, может быть, проще: души. Оттого, вероятно, снимок так и отчетлив, что он сделан с мертвой, неподвижной натуры, с безупречно разрисованных и остроумнейшим образом расставленных кукол, с какой-то идеальной магазинной витрины, но не с видения
Считать Сирина, как это иногда делается, просто “виртуозом”, техником, человеком, которому все равно что писать, лишь бы писать, – глубоко неправильно: нет, у него есть тема, но тема эта такова, что никого до добра не доведет…
Обезжизненная жизнь, мир, населенный “роботами”, общее уравнение индивидуальностей по среднему образцу, отсутствие невзгод и радостей, усовершенствованный “муравейник”, одним словом, довольно распространенное представление о будущем… Позволительно было бы предположить
Но гипотеза мало вероятна, потому что в творчестве Сирина можно, при желании, найти все, что угодно, кроме одного: кроме вульгарности. Между тем. Все эти “кошмарные” картины будущего, с работами, отправляющими всевозможные функции, с людьми под номерками, с чувствами, разделенными на реестры и с регламентацией страстей, все эти ужасы, прежде всего, нестерпимо вульгарны и плоски, будто рассчитаны на потребителей, которые, в поиска острых ощущений, ничем не брезгают!.. О чем же тогда он пишет? Боюсь, что дело гораздо хуже, чем если бы речь шла о водворении ультра-коммунистических порядков в каком-нибудь тридцать шестом или сороковом веке, и что, не произнося ее имени, Сирин все ближе и ближе подходит к теме действительно ужасной: – к смерти… Без возмущения, протеста и содрогания, как у Толстого, без декоративно – сладостных безнадежных мечтаний, как у Тургенева в “Кларе Милич”, а с непонятным и невероятным ощущением “рыбы в воде”…
Тема смерти была темой многих великих и величайших поэтов, но были эти поэты великими только потому, что стремились к ее преодолению, или хотя бы бились головой о стену, ища освобождения и выхода. Тут же перед нами расстилается мертвый мир, где холод и безразличие проникли уже так глубоко, что оживление едва ли возможно. Будто пейзаж на луне. И тот, кто нас туда приглашает, не только сохраняет полное спокойствие, но и расточает все чары своего необыкновенного дарования, чтобы переход совершился безболезненно. Конечно, “переход” надо здесь понимать фигурально, только как приобщение к духовному состоянию, перед лицом которого даже соломоновская суета сует покажется проявлением юношеского, кипучего энтузиазма. 10 ноября 1938. …”Дар” окончен, и достоин, конечно, внимательного разбора…
Пародия – самый легкий литературный жанр, и, будем беспристрастны, Сирину его “рецензии” удались. Если все же эти страницы “Дара” как-то неловко и досадно читать, то потому, главным образом, что они не только портретны, но и автопортретньг: ясно, что Линев – это такой-то, Христофор Мортус – такой – то, но еще яснее и несомненнее, что годунов-Чердынцев – это сам Сирин!.. Ограниченные критики отзываются от годунове отрицательно, прозорливые и понимающие – положительно: рецепт до крайности элементарен. 17 августа 1939.
Кто такой Василий Шишков? Были ли уже где-нибудь стихи за его подписью? Не решаюсь утверждать с уверенностью, – но, кажется, имени этого видеть в печати не приходилось. Во всяком случае, оно не запомнилось, а, судя по стихотворению, помещенному в “Современных Записках”, запомниться должно было бы. В “Поэтах” Шишкова талантлива каждая строчка, каждое слово, убедителен широкий и верный эпитет, то неожиданное и сразу прельщающее повторение, которые никаким опытом заменить нельзя. 22 сентября 1939.
В. Сирин рассказал недавно в большом фельетоне о Василии Шишкове. Рассказ исключительно интересен, и образ этого русского Рембо, сбежавшего от литературы в Африку, необычаен. Каюсь, у меня даже возникло подозрение: не сочинил ли все это Сирин, не выдумал ли он начисто и Василия Шишкова, и его стихи? Правда, стихи самого Сирина – совсем в другом роде. Но если вообще можно сочинить что-либо за иное сознание, на чужие, интуитивно-найденные темы, то для Сирина, при его даровании и изобретательности, это допустимо вдвойне. В пародиях и подделках вдохновение иногда разгуливается во всю и даже забывает об игре, как актер, вошедший в роль. А литературных прецедентов – сколько угодно. Еще совсем недавно покойный Ходасевич “выдумал” некоего Травникова, современника Жуковского и Батюшкова, составил его биографию и читал его стихи… Признаю, что предполагать такую же причудливую мистификацию со стороны Сирина пока нет оснований. Было бы очень жаль, если бы беглец Шишков оказался “существом метафизическим”: было бы большой отрадой узнать другие его сочинения, и убедиться, что умолк он не окончательно.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)