Краткое изложение комедии “Возврат Чацкого в Москву”
“Возврат Чацкого в Москву…” и был одним из опытов такой полемической сатиры. Защищаться и атаковать приходилось в разные стороны: не менее, чем антисословный и антиаристократический нигилизм публицистов “Современника”, Ростопчину раздражала идея славянофилов, которые “сочинили нам какую-то мнимую древнюю Русь, к которой они хотят возвратить нас, несмотря на ход времени и просвещенья”. Комедия Ростопчиной портретна. В образе медоточивого поэта Элейкина, изворотливого в споре и откровенно злобного, когда задето его самолюбие,
Фамилия говорящая – элейкость (“елей” или “элей” – церковное масло), намек на подчеркнутое обрядовое православие Хомякова, проступает во всех речах и поступках певца блаженной старины. В образе профессора Феологинского выведены не только московские историки-западники Т. Н. Грановский, Б. Н. Чичерин и С. М. Соловьев, но и Чернышевский ; в фамилии персонажа комедии Феологинский (от “феологии” или “теологии”) скрыт намек на происхождение Чернышевского, сына священника. Цурмайер – конечно, пародия на Добролюбова,
Сатира “на лица”, “Возврат Чацкого в Москву… ” продолжает Грибоедова; истинные имена персонажей “Горе от ума” были хорошо известны его первым читателям. В самом Чацком современники угадывали Грибоедова и П. Я. Чаадаева. И в комедии Ростопчиной Чацкий – это как бы сам автор “Горя от ума”, вернувшийся в Москву “после двадцатилетней разлуки”. Хронология точна и не случайна – в родные края приезжает герой “преддекабрьской” эпохи (действие грибоедовской пьесы Ростопчина относит к 1825 году) и с изумлением видит, как опошлены ничтожными подражателями его заветные идеи свободы, просвещения и национальной самобытности… Москва образца 1850 года все та же – “стареет, Но не меняется”, и проживают в ней все старые знакомые. Нет лишь Репетилова – зато он проглядывает в каждой из окружающих героя масок… Мир “Возврата…” саморазоблачает себя.
Инвективам радикалов Цурмайера и Феологинского против “квасных патриотов” Элейкина и четы Горичей не откажешь в меткости, как и уколом другой стороны в адрес поклонников “идеи” и “прогресса”. А язвительная графиня – внучка, осыпающая градом насмешек оба лагеря, в своих наблюдениях почти совпадают с самим Чацким. Но Чацкий, по замыслу Ростопчиной стоит над схваткой: от его проницательного и иронического взора не скрывается то, чего не могут увидеть остальные, ослепленные взаимной ненавистью или завистью: частицы правды, содержащиеся в доктринах обеих “партий”, но доведенные их приверженцами до абсурда.
Единственный союзник Чацкого – одиноко сидящая в углу фамусовской гостиной княгиня Цветкова, которая со спокойным достоинством держит себя в чужом ей пошлом окружении. Ее “цветочное” имя – прозрачный намек на саму Ростопчину – вспомним “белоснежную розу”, с которой сравнивается в “Счастливой женщине” Марина Ненская, или такие строки:
А я, цветок, в безвестности пустыни
Увижу я…и мысли тщетный дар,
И смелый дух, и вдохновенья жар
Кто их поймет?
В поэте луч святыни
Кто разглядит сквозь дум неясных пар? …
(“Последний цветок”, 1835 год)
Салон, посетить который просит княгиня Чацкого (“Я позову для вас и женщин, просвещенных \\ и несколько мужчин, и стариков почтенных”) – это, конечно, салон Ростопчиной. Правда, писательница не так спокойна и милосердна к обществу, как ее героиня. Княгиня Цветкова привечает странника Чацкого, графиня Ростопчина пишет свою комедию между строк грибоедовского текста, подхватывая полузабытые остроты автора “Горя от ума”. Так, уничижительное замечание Чацкого о Цурмайере и Попове
У нас, бывало,
В старинные года, лет 25 назад,
В распорядители журнала
Не вздумали бы взять ребят”
Может быть, отголосок желчных эпиграмм Грибоедова на “детей” и “студентов” М. А. Дмитриева и А. И. Писарева, критиков его комедии. Слог Ростопчиной часто совершенно грибоедовский, характеры естественные и пародии смешны. Правда, пьеса не совсем попадает в цель. Подмечая смешные и слабые стороны своих противников, писательница так утрирует их, что воюет скорее с порожденными ею же карикатурами. Кстати, вовсе не Москва вопреки ее убеждению была рассадником вольномыслия. К репликам и монологам Элейкина или Горичей или Цурмайера и Попова ни славянофильство, ни воззрения публицистов “Современника” свести невозможно – даже при необходимой поправке на сатирическое преувеличение.
Но если взглянуть на пьесу Ростопчиной как на осмеяние крайностей или неудачных подражаний двум течениям русской мысли, то за автором нельзя не признать правоты здравого смысла. “Возврат Чацкого в Москву… ” повторил судьбу “Горя от ума”: комедия была запрещена к постановке и публикации. Перо цензора отметило как “неудобопропускаемые” не только язвительные пассажи в адрес правительственных чиновников и светского общества, но и стихи Элейкина или восторженные речи княжны Зизи. Предосудительными сочли даже осмеиваемые автором слова персонажей. Как и “Горе от ума”, “Возврат Чацкого в Москву… ” разошелся в списках. Он будет опубликован только в 1865 году, спустя 7 лет после смерти Евдокии Петровны Ростопчиной.
Дворянская культура – образец классической культуры. Она дала России таланты, без которых немыслимо культурное развитие общества. Но вся духовная культура России выросла из культуры быта. По мнению философов, “если бы наша культура не была организована с точки зрения быта, то наши деятели культуры вряд ли могли бы творить”. Но говоря о дворянской культуре, прежде всего называют имена мужчин, отводя женщину на второй план. Женщина в культуре – барометр эпохи. В XVII-XIX веках женщина стала организующим центром культуры. Это связано с грамотностью. Женщины стали читать, писать. Так царевна Софья переписывала книги. Княжна Волконская пишет письмо Бенкендорфу на французском языке, что означает равенство женщины и государственного мужа.
Женщина собирала библиотеки, занималась воспитанием детей. В начале XIX века в России организуются литературные салоны, в которых происходила огромная духовная работа. Литературный салон – искусство интеллектуального диалога, который строится на игре умов, сливающей просвещение и элитарность. В центре салона – женина. То есть культура скреплялась женщиной.
Евдокия Петровна, как и другие писательницы XIX века, в своих произведениях отражала борьбу в защиту прав женщины, протест против порядков, которые не давали ей возможности участвовать в общественной жизни своего времени. Произведения Ростопчиной не могли переменить не очень любезного ей хода событий. Они не стали образцовыми созданиями прозы и комедиографии, но оставили своеобразный след в русской словесности. Исповедь влюбленной и страдающей героини, описание картинного и непосредственного мира старинного палаццо вызовут соучастие и сочувствие, а меткие выпады безжалостной женской руки удовлетворит взыскательному вкусу читателей и спустя полтора века. Найти отзыв в чужом сердце через поколения – не об этом ли мечтала Евдокия Петровна Ростопчина и не в этом ли предназначение литературы?
(1 votes, average: 5,00 out of 5)