Что такое Война и Мир?
В неизданном предисловии к “Войне и миру” Л. Н. Толстой говорил о том, что русские не умеют писать романов в том смысле, в каком этот род сочинений понимается в Западной Европе, “Что такое Война и Мир? – спрашивал он себя и читателя. – Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. Война и Мир есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось”.
Пренебрежение к “условным формам прозаического художественного произведения” Толстой считал характерной особенностью нашей литературы,
Применительно к своему творчеству Толстой объяснял это тем, что он не может поставить вымышленным лицам, героям своих произведений, какие-либо “частные” границы и пределы. Такие
Допуская некоторую условность аналогии, заметим, что “в единстве совместно переживаемой жизни” сближались друг с другом и русские писатели. Тургенев, Некрасов, Достоевский, Толстой при всем различии их творческих индивидуальностей изображали судьбу отдельной личности не обособленно, а в органической взаимосвязи с судьбами народа и человечества. Героический эпос оставался, в известном смысле, идеалом искусства, к которому они стремились.
Исторические истоки русского эпоса очевидны. В эпоху 1840-1860-х гг. страна вступила в полосу глубокого и затяжного национального кризиса, который обострила и ускорила Крымская война, обнаружившая “гнилость и бессилие крепостной России” ‘. Крестьянский вопрос весь XIX век оставался у нас вопросом всеобщим: от его разрешения зависела жизнь нации, национальная судьба. Мысль народная в нашем искусстве не могла обособиться, не могла превратиться в тему специальную, частную, стоящую в ряду других, равных с нею тем. В лучших достижениях русской классики она приобрела значение универсальное, легла в основу целостного образа живой, неофициальной России.
Однако национальный кризис дал русскому художественному сознанию не толь со ощущение демократического единства русской жизни, но и острое сознание драматических сторон его. Общественная атмосфера эпохи оставалась тревожной и шаткой: “В несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых странах Европы целые века” . И хотя к эпосу с разных сторон выходили все русские писатели, эпические начала не всегда обретали полнокровную жизнь в их творчестве, сохраняясь иногда лишь как норма, как “держащийся в уме” автора идеал.
На этой почве и возник в русской литературе самобытный жанр очеркового цикла, чутко улавливающий или возникновение, или распад эпической ситуации. Ни один из наших писателей-классиков не обошел его в своем творчестве: ни Толстой с его “Севастопольскими рассказами”, ни Салтыков-Щедрин с “Губернскими одежами”, ни Достоевский с “Записками из Мертвого дома”.
В своих известных работах о Пушкине Н. Я. Верковский убедительно показал, как в 30-е гг. поэт “разламывает синтетическую картину национальной жизни, прежде того построенную в “Евгении Онегине”,- разламывает с целью пересоздать и воссоздать ее”‘. “Повестями Белкина” он открывает для русской литературы широкую перспективу путей к эпосу. Жанр новеллы в литературах Запада, сложившийся в эпоху Возрождения, затем органически перерастает в роман тоже новеллистический по своей внутренней сути, ибо в центре его – герой, преследующий “частные” жизненные цели. В “Повестях Белкина”, обращаясь к циклу новелл, Пушкин видоизменяет основы новеллистического жанра: судьбы героев здесь выходят за “частные” пределы к общенациональным стихиям жизни. Н. Я – Берковский видит в “Повестях Белкина” зародыш народно-национального эпоса в прозе, так как главная тема их – “общность направления в человеческих заботах, действиях и поступках”.
Очерковые циклы 1840-60-х гг., продолжая пушкинские традиции в плане эпически широкого постижения жизненных связей, более глубоко захватывают те драматические процессы, которые привели Россию середины XIX в. к революционной ситуации. У истоков русского эпоса 1860-х гг. стоят ” Записки охотника ” И. С. Тургенева. Они не только определяют направление художественных поисков литературы этого периода, но и предвосхищают многие открытия ее на избранном пути. “Скажу очень смелую вещь,- обращался И. А. Гончаров в одном из писем к Тургеневу. – Сколько Вы ни пишите еще повестей и драм, Вы не опередите Вашей “Илиады”, Ваших “Записок охотника”…” . Отдадим должное мудрому творцу “Обломова”: он действительно высказал и смелую, и, в определенном смысле, точную “вещь”.