Роман Бунина “Жизнь Арсеньева” запечатлел старую Россию
В известном смысле бунинский роман (вместе с повестью А. Н. Толстого “Детство Никиты”, написанной в эмиграции в 1920-1922 годах) замыкает цикл художественных автобиографий из жизни русского поместного дворянства, включающий в себя такие классические произведения, как “Семейная хроника” и “Детские годы Багрова-внука” С. Т. Аксакова, “Детство”, “Отрочество”, “Юностью Л. Н. Толстого, “Пошехонская старина” М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Но “Жизнь Арсеньева” не просто лирический дневник далеких, безвозвратно отошедших
Размышляя О той национальной гордости, какая от века присуща русскому человеку, Бунин вопрошает: “Куда она девалась позже, когда Россия гибла? Как не отстояли мы всего того, что так гордо называли мы русским, в силе и правде чего мы, казалось, были так уверены?” Настойчиво повторяя мысль о “конце” России, “погибшей на наших глазах в такой волшебно краткий срок”, он всем художественным строем романа опровергает собственный мрачный вывод. Усадьба, полевое раздолье, старый русский уездный городок (где гимназист Алексей Арсеньев живет “на хлебах” у мещанина Ростовцева), дни великопостной учебы, постоялые дворы, трактиры, цирк, городской сад, напоенный тонким запахом цветов, которые назывались просто “табак”, Крым, Харьков, Орел, Полтава, Москва-первопрестольная – из множества миниатюр складывается огромная мозаичная картина России. Любовь к родной стране, преклонение перед ней звучит и в словах отца героя Александра Сергеевича (которому совсем не случайно Бунин дал имя и отчество Пушкина ), и в переживаниях сурового Ростовцева, который, слушая стихи Никитина “Под большим шатром голубых небес…”, “только сжимал челюсти и бледнел”.
А какие пейзажи возникают на страницах “Жизни Арсеньева”, как чувствует и откликается писатель на малейшее движение в жизни природы! По Бунину, эта черта тоже национальная: “первобытно подвержен русский человек природным влияниям”. Описания природы в романе таковы, что многие отрывки просятся в хрестоматию, пленяют звучностью и благородством языка. Характерно, что природа и человек у Бунина неотделимы: человек растворен в природе. Конец отрочества и начало юности Арсеньева, с первым цветением любви и первым посещением его музой, переданы с помощью развернутой параллели: “Удивителен весенний расцвет дерева. А как он удивителен, если весна дружная, счастливая! Тогда то незримое, что неустанно идет в нем, проявляется, делается зримым особенно чудесно. Взглянув на дерево однажды утром, поражаешься обилию почек, покрывших его за ночь. А еще через некий срок внезапно лопаются почки – и черный узор сучьев сразу осыпают несметные ярко-зеленые мушки. А там надвигается первая туча, гремит первый гром, свергается первый теплый ливень – и опять, еще раз совершается диво: дерево стало уже так темно, так пышно… Нечно подобное произошло и со мной в то время”.
“Жизнь Арсеньева” посвящена путешествию души юного героя, необыкновенно свежо и остро воспринимающего мир. Главное в романе – расцвет человеческой личности, расширение ее до тех пределов, пока она не оказывается способной вобрать в себя огромное количество впечатлений. Перед нами исповедь большого художника, воссоздание им с величайшей подробностью той обстановки, где впервые проявились его самые ранние творческие импульсы. У Арсеньева обострена чуткость ко всему – “зрение у меня было такое, что я видел все семь звезд в Плеядах, слухом за версту слышал свист суслика в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги”.
Роман Явил стремление автора как можно полнее выразить, самоутвердить себя в слове, передать, как сказал сам Бунин по другому поводу, “что-то необыкновенно простое и в то же время необыкновенно сложное, то глубокое, чудесное, невыразимое, что есть в жизни и во мне самом и о чем никогда не пишут как следует в книгах”. Новое в “Жизни Арсеньева” проявляется уже в самом жанре произведения, которое строится как свободный лирико-философский монолог, где нет привычных героев, где даже невозможно выделить сюжет в обычном понимании этого слева. Здесь сказалось давнее желание писателя миновать, преодолеть устоявшиеся каноны, все с той же целью преодоления конца и смерти (в чем опять-таки, быть может, проявилась неосознанная полемика с собственными представлениями о “конце”).
Страстное и глубокое чувство пронизывает последнюю, пятую книгу романа – “Лика”. В основу ее легли переживания самого Бунина, его юношеская любовь к В. В. Пащенко. И здесь, среди других его эмигрантских произведений, “Жизнь Арсеньева” как раз выделяется торжеством любви над смертью. В самом начале эмиграции Бунин уже возвращался к воспоминаниям своей юношеской, несчастливой любви. Но каким был тогда его итог?
Время уничтожило все – страсть, любовь, ревность, соперничество. Героям остается пожелать друг другу покойной ночи. Слово “покойной”, как стук гвоздя в крышку гроба, завершает рассказ. В “Жизни Арсеньева” этот взгляд опровергается: время бессильно убить подлинное чувство. “Недавно я видел ее во сне – единственный раз за всю свою долгую жизнь без нее. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и общей молодости, но в лице ее уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур. Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда” – так заканчивается “Жизнь Арсеньева”. Вспоминается фраза из чернового наброска к роману: “Жизнь, может быть, дается нам единственно для состязания со смертью…”
В романе смерть и забвение отступают перед силой любви, перед обостренным чувством – героя и автора – жизни.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)