В своих стихах Фрост стремился уравновесить противоположные и даже вражеские стихии с тем, чтобы достичь гармонии бытия. В эссе “Движение, которое происходит в стихе” он назвал поэзию “мгновенностью истины на фоне хаоса”. Стремясь к такой высокой цели, Фрост пренебрегал всем, что связано со злободневностью поэзии. Мир дрожит от катастроф, гремит Вторая мировая война, а поэзия Фроста практически не изменяет своего характера, но в ней заметно усиливается драматизм:
Земля как Луна будет в скором времени
Погибнет все на твердости
Не была ли она всегда такой
Безлюдной, пустой, горькой?
Кто людям жить приказал на ней?!
(“Разбитая засуха”)
Настоящий поэт-философ, Фрост размышляет над трагедией человеческого бытия как такового. В центре его внимания, как всегда, Новая Англия, будничная жизнь Вермонта и Нью-Гемпшира. Фрост называл себя “синекдохистом”, метод которого – показывать общее через частичное. Фермерская Новая Англия в его стихах олицетворяет весь мир, описанный в традиции американской романтической поэзии.
Более того, лирика Фроста не отображает и его личных переживания. Ни одну из трагедий, которые пережил поэт в зрелом возрасте – смерть жены от сердечного приступа, сумасшествие одной из дочурок, самоубийство сына – поэт не упоминает в стихах даже намеком. Поэзия Фроста избегает ответственности, лирическое “я” – это своеобразная личина. Знаменитый юмор Фроста обозначает дистанцию, которая отделяет автора от героя, замедляет драматический пафос в одних стихах и делает более выразительной скрытую серьезность в других. В эпоху “лирического произвола” Фрост жестко определяет границы для самовыражения в поэзии, рассматривая поэтическое творчество как средство познания мира.
В сборниках поздних лет – “Необозримая даль” (“A Further Range”, 1936, Пулитцеровская премия), ” Дерево-Свидетель” (“A Witness Tree”, 1942, Пулитцеровская премия), “Таволга” (“Steeple Bush”, 1947), “На вырубе” (“In the Clearing”, 1962) – очевидно единство поэтического мира Фроста, который вообще определился уже в первых книгах. В этом единстве – величие поэта-философа, неутомимого искателя истины, который сам избрал свой путь и сам его прокладывал:
Стоял у развилки я двух дорог
В лесу пожелтевшем, и сразу обе
Меня привлекали, – я видеть мог:
Змеясь, уходила первая в лог,
И там, внизу, пропадала в чащобе.
Я выбрал вторую, доверясь ей,
Взыскующей, может, немного строже,-
Травой заросшая, она сильней
Нуждалась в том, чтобы шли по ней,
Но обе исхожены были схоже.
И обе – в листьях; в тот ранний час
Ничьи шаги их еще не примяли.
О, первую я держал про запас!
Но, помня, как путь увлекает нас –
Я знал, что обратно вернусь едва ли.
Во время иное, когда-нибудь,
Буду, вздыхая, рассказывать где-то,
Как я, сомневаясь, куда свернуть,
Выбрал чуть меньше исхоженный путь –
И дело все, видимо, только в этом.
(“Неизбранный путь”)
Подорож до києва.
Размышления Фроста над трагедией человеческого бытия