Главный персонаж романа М. Ю. Лермонтова “Герой нашего времени”
Современники, в том числе Белинский, в значительной степени отождествляли Печорина с Лермонтовым. Между тем автору важно было отмежеваться от своего героя. По словам Лермонтова, Печорин портрет, составленный из пороков целого поколения – “в полном их развитии”. Вполне понятно, почему “Журнал Печорина” для Лермонтова – “чужое произведение”. Если не лучшей, то центральной его частью являются дневниковые записи Печорина озаглавленные “Княжна Мери”. Нигде П. так не соответствует образу, раскрытому автором в предисловии.
Предисловие, которое Лермонтов написал для второго издания романа, своей критической остротой прежде всего связано с этой повестью. Герой, которого он представляет читателю, – это именно тот П., каким он показан на страницах “Княжны Мери”. Критический пафос последнего периода жизни Лермонтова в этой повести проявился особенно ярко. На характер главного героя, очевидно, повлияла разновременность написания повестей. Сознание Лермонтова очень быстро изменялось. Изменялся и его герой. П. в “Княжне Мери” уже не совсем тот, что появляется
Печорина называют странным человеком все персонажи романа. Лермонтов уделил много внимания человеческим странностям. В П. он суммирует все свои наблюдения. Странность П. как бы ускользает от определения, потому мнения о нем окружающих полярны. Он завистлив, зол, жесток. Вместе с тем великодушен, иногда добр, то есть способен поддаться доброму чувству, благородно защищает княжну от посягательств толпы. Он безупречно честен наедине с собой, умен. Печорин талантливый писатель.
Лермонтов приписывает замечательную “Тамань” его небрежному перу, щедро делясь с героем лучшей частью своей души. В результате читатели как бы привыкают многое извинять в П., а кое-что и вовсе не замечать. Белинский защищает П. и фактически оправдывает его, поскольку “в самых пороках его проблескивает что-то великое”. Но все доводы критика скользят по поверхности печоринско-го характера. Иллюстрируя слова Максим Ма-ксимыча: “Славный малый, смею вас уверить, только немного странен…”, Лермонтов смотрит на своего героя как на явление исключительное, поэтому первоначальное название романа – “Один из героев нашего века” – было отброшено. Иными словами, П. ни с кем нельзя смешивать, тем более с самим поэтом, как это категорично сформулировал И. Анненский: “Печорин – Лермонтов”. А. И. Герцен, говоря от лица “лермонтовского” поколения, утверждал, что Печорин выразил “действительную скорбь и разорванность тогдашней русской жизни, печальный рок лишнего, потерянного человека”. Герцен поставил здесь имя П. с той же легкостью, с какой он написал бы имя Лермонтова.
Герой проходит через всю книгу и остается неузнанным. Человек без сердца – но слезы его горячи, красоты природы опьяняют его. Он совершает дурные поступки, но только потому, что от него ждут их. Он убивает оболганного им человека, а перед тем первый предлагает ему мировую. Выражая черты множественные, П. на самом деле исключителен. Дурные поступки способен совершать всякий. Сознавать себя палачом и предателем – дано не каждому. Роль топора, которую признает за со бой П. среди людей, – совсем не эвфемизм, не завуалированная мировая скорбь. Невозможно сделать скидку, что это высказано в дневнике.
Исповедуясь, Печорин ужасается своей “жалкой” роли быть непременным участником последнего акта комедии либо трагедии, но в этих словах нет и тени раскаяния. Все его сетования напоминают “жалкий” стиль Ивана Грозного, причитающего над очередной жертвой. Сопоставление не кажется преувеличенным. Цель Печорина безраздельная власть над окружающими. Тем настойчивей он подчеркивает, что страдает от скуки и “очень достоин сожаления”. Печоринскую скуку пытался опоэтизировать и развить поэт лермонтовской школы Ап. Григорьев, а в результате получилась московская тоска с цыганскими гитарами. Печорин говорит прямо, что ему скучно – жизнь его “пус-тее день ото дня”, говорит, будто в тон тирану, называющему себя “псом смердящим”. Конечно, жертвы П. не столь кровавы, они прежде всего уничтожаются нравственно. Расшифровку идеи героя нашего времени надо искать в индивидуальном демонизме: “Собранье зол его стихия”.
Во главу угла печоринского мировоззрения Лермонтов поставил жажду власти, разрушающую личность. Разумеется, это только намечено Лермонтовым, и оттого его герой не имеет резких очертаний. В нем нет ничего хищного, напротив, много женственного. Тем не менее у Лермонтова были все основания назвать П. героем будущего.
Не то страшно, что Печорин иногда “понимает вампира”. Для П. уже отыскано поле деятельности: обывательская среда, собственно, и есть это поле – среда драгунских капитанов, княжон, романтических фразеров – самая благоприятная почва для взрашивания всевозможных “садовников-палачей”. Это будет именно то, что Лермонтов назвал полным развитием пороков. Жаждать власти, находить в ней высшее наслаждение – это совсем не то, что невольно разрушить быт “честных” контрабандистов. Вот какую эволюцию проделал образ П. от “Бэлы” и “Тамани” до “Княжны Мери”. Когда Белинский восхищается искрами величия пороков П., он тем самым как бы стремится очистить его образ от мелочных толкований. Ведь Печорин так живописно уподобляет себя матросу, рожденному и выросшему на палубе разбойничьего брига. В таком прочтении П. плох, потому что остальные еще хуже. Белинский смягчает печоринские черты, не замечая вопроса, заданного героем самому себе: “Неужели зло так привлекательно?” Привлекательность зла – так точно охарактеризовал Лермонтов болезнь своего века.
Образ П. написан не одной черной краской. В конце концов П. потерял свою худшую половину. Он – как человек из сказки, потерявший свою тень. Поэтому Лермонтов не превратил П. в вампира, а оставил его человеком, способным даже сочинить “Тамань”. Вот этот человек, так похожий на Лермонтова, и заслонил тень П. И уже невозможно разобрать, чьи шаги звучат на кремнистом пути.
Лермонтов набросал портрет, состоящий не из пороков, а из противоречий. А главное, дал понять, что ту жажду, которой страдает этот человек, не утолить из колодца с минеральной водой. Губительный для всех, кроме самого себя, П. подобен пушкинскому анчару. Его трудно представить среди желтеющей нивы, в русском пейзаже. Он все больше где-то на востоке – Кавказ, Персия.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)