Что нам удалось узнать о Воланде?
Шутовство пока выносится за скобки: буффонада пронизывает все поведение компании Воланда, и с этим придется разбираться отдельно. Сейчас подчеркнем то серьезное, что Булгаков прятал под балаганным смехом: Воланд есть судья человеков.
Судейское качество противопоставляет его Мефистофелю, который всегда действует противоправно.
В аспекте этико-философском выделяется чрезвычайно своеобразное построение. И в теологическом, и в традиционном смысле европейская культура ассоциирует понятия “Бог” и “суд”. А здесь – “дьявол”
Воланд носит судейскую мантию Бога Отца и Иисуса, Бога Сына. Теперь можно заявить, что эта подмена обозначена в романе уже в момент, когда булгаковский Иисус отказывается от какого бы то ни было суда над людьми. “Все люди добрые” – следовательно, ни один человек не может быть осужден. По канону же именно Иисусу принадлежит право земного суда (Иоанново речение: “И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий”
В Ершалаиме высшего судьи нет. В Москве он появляется. И хотя уже понятно, что его суд, при всей чертовщине и шутовских вывертах, есть суд верный, необходимо задаться вопросом: ежели суд все-таки дьявольский, то, возможно, он тоже дурной и фальшивый? Может быть, мы не все поняли? Необходимо сделать и следующий шаг – от теологии к практической этике – и спросить: зачем суд сделан дьявольским? Не усматривается ли в этом неприятие судебной процедуры как таковой? Ведь сюжет “Мастера”, собственно говоря, можно рассматривать как цепь судов и наказаний, протянутую от первой главы до последней, до помилования Пилата. Особый интерес представляют три первые главы, которых мы успели коснуться.
Эти главы можно назвать судебной преамбулой “Мастера и Маргариты”. В ней идут три важнейших суда: над Берлиозом, над Иешуа и над Пилатом – причем последний есть суд совести. Судами, описанными в преамбуле, очерчивается фундаментальное положение булгаковской этики: законы нравственного поведения выше государственных установлений. (Самоосуждение Пилата заметно в сцене на помосте, где он боится взглянуть на осужденных по закону. Его вина совпадает с виною Берлиоза: оба рабски подчиняются государственному стандарту поведения.) Кроме того, Иешуа осужден одновременно и по закону, и противозаконно. То есть картина создается противоречивая. Не всякое моральное суждение разумно; не всегда можно отрицать важность соблюдения закона. Наконец, вводится понятие дурного закона.
Итак, намечены три позиции для дальнейшего анализа: вопрос о справедливости Воланда, вопрос о суде вообще, вопрос о соотношении морали и закона.
Поскольку уж мы заговорили об условной преамбуле, затронем и другие ее особенности. Воланд, единственная сквозная фигура, действующая на всем протяжении “московских глав”, только здесь действует в прямом смысле этого слова, не передоверяя ничего своим слугам. В преамбуле сильней всего проявляется его “пролитературенность” – наиболее отчетливо заметны контакты с образами-прототипами (а мы ведь еще не все упомянули!). Тут же через Берлиоза вводятся важнейшие историко-теологические источники; практически вся “культурная свита” романа, рассмотренная в “Евангелии Михаила Булгакова”, привязана к первой и второй главам, а теперь добавилось еще несколько книг. Преамбула содержит блистательнейшее из произведений Булгакова – главу “Понтий Пилат”, которой одной было бы достаточно для бессмертной славы, главную часть “романа о Пилате” – самостоятельного литературного произведения, действующего в “Мастере”, как второй сквозной герой – появляющийся, правда, чуть позже Воланда, но уходящий зато с подмостков последним, фразой: “…Жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат”. Роман Мастера назван героем не для красного словца: он как бы имеет собственное поведение – приносит сюрпризы, как выразился Воланд. Он умирает и воскресает, ему сулится бессмертие; Маргарита любит его, как живое существо, Иван Бездомный мечтает о нем; он поворачивает всю судьбу Мастера и Маргариты, он видится во сне.
Не забудем и о Берлиозе, действующем только в преамбуле, а он ведь – персонаж чрезвычайно значительный; он по весу уступает лишь Воланду, Иешуа и заглавным героям; как и последние, он фигурирует в “Мастере” и после своей гибели.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)