“Свои люди – сочтемся” Островского в кратком изложении
Купеческая дочь на выданье, Олимпиада Самсоновна Большова, сидит одна у окна с книжкой и, рассуждая, “какое приятное занятие эти танцы”, начинает вальсировать: она уже полтора года не танцевала и боится, если что, “оконфузиться”.
Танцует плохо. Входит мать, Аграфена Кондратьевна: “Ни свет ни заря, не поемши хлеба Божьего, да и за пляску тотчас! Мать и дочь скандалят, видимо, привычно: “Все подруги с мужьями давно, а я словно сирота какая! Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите! Я уж и так, как муха какая, кашляю! “
Приходит
Большов
Подхалюзин шлет мальчишку Тишку за рябиновкой для Рисположенского, к которому у него дело, и предается мыслям вслух. “Я человек бедный! Если и попользуюсь в этом деле чем-нибудь лишним, так и греха нет никакого, потому он сам <,..> против закона идет!” Лазарь влюблен в Липочку и строит уже новые планы, включающие женитьбу на ней: “Да от эдакого удовольствия с Ивана Великого спрыгнуть можно”.
И, угощая стряпчего, спрашивает, сколько ему обещал Большов за “всю эту механику”, и сам обещает не тысячу, а две.
Приходит сваха, он и ей обещает столько же да соболью шубу в придачу – “из живых сошьем”, – если она отвадит уже намеченного “благородного” жениха: пусть скажет ему, что Большов разорен. Приезжает домой сам Большов, в доме паника по ошибке: показалось, что он “хмельной”. Лазарь заводит с ним разговор о женитьбе – не прямо заводит, но, услыхав в третий раз о том, что Липочка “барышня, каких в свете нет”, Большов берет быка за рога. Лазарь скромничает: “Где же мне с суконным-то рылом-с? – Ничего не суконное. Рыло как рыло”. Конечно, перевести побольше добра не на приказчика, а на будущего зятя – в интересах Большова.
В доме готовятся к сватовству. По-своему торжественно настроен и Самсон Силыч, но появляется Устинья Наумовна с плохими вестями: якобы жених капризничает. “А, лягушка его заклюй, нешто мы другого не найдем? – Ну, уж ты другого-то не ищи, а то опять то же будет. УЖ другого-то я вам сам найду”, – говорит сам Большов и знает, что говорит.
К компании присоединяются ключница Фоминишна, Рисположенский, Лазарь, и Большов торжественно объявляет Лазаря женихом. Переполох. Липочка просто скандалит. “Велю, так и за дворника выйдешь!” – цыкает на дочку Большов. “Маменька-с! Вам зятя такого, который бы вас уважал и, значит, старость вашу покоил – окромя меня не найтить-с. Вы, маменька, вспомните это слово, что я сейчас сказал”, – говорит Лазарь вслед хозяйке и, оставшись с глазу на глаз с разъяренной Липочкой, сообщает ей, что дом и лавки теперь – его, а “тятенька-то ваш: банкрут-с! Да что же это такое со мной делают? Воспитывали, воспитывали, потом и обанкрутились!” И Липочка, помолчав, соглашается, с условием: “Мы будем жить сами по себе, а они сами по себе. Мы заведем все по моде, а они как хотят”. Тут же зовут “их” и начинается семейное торжество. И Большов объявляет: “Тебе, Лазарь, дом и лавки пойдут вместо приданого, да из наличного отсчитаем. Только нас со старухой корми, да кредиторам заплати копеек по десяти. – Стоит ли, тятенька, об этом говорить? Свои люди – сочтемся!” Торжество в разгаре. Сваха льет вино за шиворот стряпчему.
Начальные ремарки последнего действия: “В доме Подхалюзиных богато меблированная гостиная. Олимпиада Самсоновна сидит у окна в роскошном положении, на ней шелковая блуза, чепчик последнего фасона. Подхалюзин в модном сюртуке стоит перед зеркалом”. Чета наслаждается счастьем. Липа просит купить тысячную коляску. Лазарь готов. Липа говорит французский комплимент. Лазарь в восторге. Приходит Устинья Наумовна за обещанным. “Мало ли, что я обещал!” – прямо говорит свахе Подхалюзин, и та уходит с сотенной бумажкой вместо обещанных тысяч и неважным платьицем от Липочки вместо собольего салопа. “Никак тятеньку из ямы выпустили”, – углядела в окно Липочка. “Ну нет-с, из ямы-то тятеньку не скоро выпустят; а надо полагать, так отпросился домой” – и Лазарь зовет тещу.
Большов и раньше жаловался на здоровье; “словно с того света выходец” – причитает жена. Он хочет отдать кредиторам по двадцать пять копеек за рубль долга, как сам и собирался вначале. Те согласны. Но сидеть Большову, а решать Подхалюзину: теперь деньги – его. И он отказывается при полной Липочкиной поддержке. “-Я, тятенька, не могу-с! Видит Бог, не могу-с! – Выручайте, детушки, выручайте! Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила – свет не видала. Что ж, мне прикажете отдать вам деньги да самой опять в ситцевых платьях ходить? – Что вы, что вы! Опомнитесь! Ведь я у вас не милостыню прошу, а свое же добро! – Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем – стало быть, и толковать об этом нечего”. Таково Липочкино последнее слово. “Ведь я злостный – умышленный… меня в Сибирь сошлют. Господи! Коли так не дадите денег, дайте Христа ради!” – уже плачет Большов. Аграфена Кондратьевна в голос проклинает и зятя и дочь. Весь результат: “Я, так и быть, еще пять копеечек прибавлю” – вздыхает Лазарь. Отчаявшийся Большов встает и уходит с Аграфеной Кондратьевной.
“Неловко-с! Тишка! Подай старый сюртук, которого хуже нет”. Подхалюзин решает сам поехать поторговаться с кредиторами. Является Рисположенский, как и сваха, за обещанными деньгами, и с ним обходятся так же, как со свахой, и еще хуже: “Должны! Тоже, должны! Словно у него документ! А за что – за мошенничество! – Нет, погоди! Ты от меня этим не отделаешься! – А что же ты со мной сделаешь? – Язык-то у меня некупленный. – Что ж ты, лизать, что ли, меня хочешь? – Нет, не лизать, а – Я… Я вот что сделаю: почтеннейшая публика! – Что ты, что ты, очнись! – Ишь ты, с пьяных глаз куда лезет!” Рисположенский лезет прямо в зрительный зал с криками: “Тестя обокрал! И меня грабит… Жена, четверо детей, сапоги худые!” Но последнее слово и тут – за Подхалюзиным: “Вы ему не верьте, это он, что говорил-с, – это все врет. Ничего этого и не было. Это ему, должно быть, во сне приснилось. А вот мы магазинчик открываем: милости просим! Малого робенка пришлете – в луковице не обочтем”.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)