Роль автора в повести “Капитанская дочка”

“В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании”,- замечает Пушкин. Путем параллельного развертывания сюжета “Капитанской дочки” Пушкин получает возможность непосредственно сопоставить между собой двух главных антагонистов – вождя крестьянского восстания и дворянскую императрицу, на столкновении которых основана историческая канва романа, и наряду с этим наиболее полно раскрыть характеры двух главных персонажей “вымышленного повествования”.

Нет никаких сомнений,

что в изображении императрицы Пушкин должен был чувствовать себя особенно стесненным политическими и цензурными условиями. Резко отрицательное отношение к “Тартюфу в юбке и короне”, как называл он Екатерину II, засвидетельствовано его многочисленными суждениями и высказываниями. Между тем так показать Екатерину в произведении, предназначенном для печати, он, понятно, не мог. Пушкин нашел двойной выход из этих затруднений. Во-первых, образ Екатерины дается восприятием дворянина восемнадцатого века, Гринева, который, при всем своем сочувствии Пугачеву как к человеку, остается верным подданным императрицы.
Во-вторых, в своем описании Екатерины Пушкин опирается, как уже сказано, на определенный художественный “документ”. Изображение “дамы” с “белой собачкой”, которую встретила в царскосельском саду Маша Миронова, в точности воспроизводит знаменитый портрет Екатерины II Боровиковского: “Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую”.

Вместе с тем Пушкин необыкновенно тонко – без всякого нажима и в то же время в высшей степени выразительно – показывает, как эта привычная “тартюфовская” маска мгновенно спадает с лица Екатерины, когда она узнает, что Маша просит за Гринева.

От “прелести неизъяснимой” облика незнакомки не остается и следа. Перед нами не приветливо улыбающаяся “дама”, а разгневанная, властная императрица, от которой бесполезно ждать снисхождения и пощады.

Тем ярче по сравнению с этим проступает глубокая человечность в отношении к Гриневу и его невесте Пугачева. Именно на этом-то отношении Пушкин получает возможность и как художник, и в обход цензурных рогаток развернуть – в духе народных песен и сказаний о Пугачеве – замечательный, с ярко выраженными национально-русскими чертами характер вождя крестьянского восстания, показать, наряду с его суровой беспощадностью по отношению к угнетателям народа и их защитникам, вольный дух, “орлиную” удаль и широту его натуры, глубоко заложенное в нем чувство справедливости, щедрость душевную, благодарность за оказанное ему добро.

С другой стороны, лучшие черты характера Гринева также особенно рельефно проступают на отношениях его с Пугачевым, которого он покоряет своей отзывчивостью и добротой (все тот же эпизод с “заячьим тулупом”), честностью, смелостью, прямотой, искренностью.

Наконец, в параллельном эпизоде – встреча Маши с императрицей – по-настоящему раскрывается нам и характер капитанской дочки, простой русской девушки, отец которой, мы знаем, вышел “в офицеры из солдатских детей”, в сущности без всякого образования, нашедшей, однако, в себе в необходимую минуту достаточно “ума и сердца”, твердости духа и непреклонной решительности, чтобы добиться оправдания своего ни в чем не повинного жениха.

Замечательный образ вождя крестьянского восстания и пафос конечного торжества простых хороших людей – именно эти черты и сообщают пушкинскому историческому роману присущую ему глубокую внутреннюю демократичность. Наиболее полному и яркому выражению этих черт служат все художественные средства и приемы, применяемые здесь Пушкиным. Среди них одно из важнейших мест принадлежит, как мы только что могли убедиться, продуманной и стройной, сложной и в то же время в высшей степени простой композиции романа. Она реализуется автором не только в замечательном соответствии, но и в тесном взаимодействии с развертыванием сюжета, движением фабулы, развитием характеров, определена всеми этими задачами и вместе с тем помогает их наиболее полному художественному разрешению.

Необычайная гармоничность “Капитанской дочки” придает пушкинскому роману в прозе исключительную поэтичность, ставит его в ряд величайших образцов мирового искусства слова. Гениальный мастер стиха Пушкин предстает перед нами и как гениальный художник-прозаик.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)

Роль автора в повести “Капитанская дочка”