О П. М. Третьякове из кн. “Лицо времени” (Волынский)

Быть может, многим теперь покажется странным услышать, что еще каких-нибудь сто лет назад в России не было ни одного доступного народу музея, если не считать Эрмитажа (как известно, принадлежавшего царствующему дому Романовых), где русских картин было немного, да еще музея при академии.

Несправедливо было бы, однако, утверждать, что в то время в России не было вовсе любителей искусства.

Но любовь любви рознь. Вельможные меценаты любили искусство, как скупой рыцарь свое золото; они лелеяли его, но держали под семью замками. Творения русских

живописцев были заперты в залах княжеских дворцов и помещичьих усадеб, и для народа по игой России картина оставалась чем-то невиданным и недоступным.

Но те же причины, какие пробудили к жизни новую русскую живопись, сделали неизбежным и возникновение общедоступных музеев.

Имя Павла Михайловича Третьякова навсегда останется среди имен тех людей, кто бескорыстной любовью и преданностью своей двигал вместе с художниками русскую живопись вперед. Его горячая вера в будущность народного искусства, его действенная и постоянная поддержка укрепляли художников в сознании необходимости дела, которое они делают.

Третьяков

не был “покровителем искусств”, меценатом того толка, какими были в свое время многие родовитые вельможи в России. Он не красовался, не тешил собственное тщеславие, не выбирал себе любимцев среди художников и не швырял деньги по-княжески. Он был рассудителен, расчетлив и не скрывал этого.

“Я вам всегда говорю, – писал он однажды Крамскому, – что желаю приобретать как можно дешевле, и, разумеется, если вижу две цифры, то всегда выберу меньшую: ведь недаром же я купец, хотя часто и имею антикупеческие достоинства”.

Именно эти “антикупеческие достоинства” – просвещенность, гуманизм, понимание общенародной роли искусства – и позволили Третьякову выбирать для своей галереи все самое лучшее, самое правдивое и талантливое, что давала тогда русская живопись.

С первой же выставки передвижников он приобрел около десятка картин, и среди них такие, как “Грачи прилетели” Саврасова, “Петр Первый допрашивает царевича Алексея в Петергофе” Н. Н. Ге, “Сосновый бор” Шишкина и “Майская ночь” Крамского. С тех пор он стал постоянным членом товарищества и тем самым присоединился к общим задачам и целям.

Третьяков известен был своим удивительным чутьем. Тихий, молчаливый, сдержанный, он появлялся

В мастерских, где еще только заканчивались будущие шедевры живописи, и, случалось, покупал их для своей галереи прежде, чем они успевали появиться на выставке.

Бескорыстие его было беспримерным. Приобретя у Верещагина огромную коллекцию его картин и этюдов, он тут же предложил ее в качестве дара Московскому художественному училищу. Свою галерею он с самого начала задумал как музей национального искусства и еще при жизни своей – в 1892 году – передал в дар городу Москве. И лишь спустя шесть лет (как раз в год смерти П. М. Третьякова) открылся первый государственный русский музей в столичном Петербурге, да и то куда уступавший “Третьяковке”, ставшей уже к тому времени местом паломничества многих тысяч людей, приезжавших в Москву со всех концов России.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)

О П. М. Третьякове из кн. “Лицо времени” (Волынский)